Раскаты

Да что Варюха, что Варюха? Не в ней дело, а в тебе самом. А она, по всему, просто пожалела тебя, мученика великоростного. И ничего там постыдного не было. Перепутал с пьяных глаз (хотя их и с трезвых можно было не различить) палатки на родной Промплощадке и вошел тихонько — чтобы ребят не разбудить — в женскую. Смотрит — сидит на крайней койке Варюха Коваленко, сидит совсем голая, стройная до жути, белые волосы стекают на поджатые колени, сидит — длинноногая, в золотистой дымке лунного потока в окошечко… И не испугалась при виде его, не взвизгнула и не стала выгонять, а сказала тихо и грустно: «А-а, это ты. Что смотришь? Нравлюсь?» Еще бы не нравилась в ту минуту… И напрасно стал ее избегать на другой же день, поверив трепотне ребят про нее. Наверно, не каждого она жалела так, вот и наговаривали. А тебя пожалела. И вообще, многие за что-то жалеют тебя, а сам ты жалеть не умеешь и не жалеешь никого Ту же красивую чувашечку Манюк умолял, на колени вставал, а добился своего — сбежал. И ничего, от угрызения совести не помер. Какое там — и того хуже бывает. Не раз ведь было, ловил себя: завидишь красивую мордашку, гибкую фигурку — и тут же мысль, желание, зуд хватануть ее, запрокинуть… Выходит, ты готовенький преступник? Ба-ба-ба! Нет-нет, чересчур уж. Сознаешь сам — значит, не конченый еще… Но неужели это только у него так? Может, опять же время? Недаром же так много говорят об акселерации, о «сексуальной бомбе», взорвавшейся над миром. Смешно и горько. В войну люди одолевали смерть, а мы не можем справиться с плотью. Жратвы стало хватать, и — пресыщенное тело довлеет над умом и духом?..

Нет, не хватает тут твоих мозгов…

Нот вот появилась нежданно Люся и потрясла его с первого же вечера таким пониманием, что сразу же подумалось и решилось: на этом все, пришло настоящее, прошлому камень на шею — и в воду. И долго держался, почти три года… А вот оказалась она далеко — снова взыграло в нем, да так, что не выдержал, потащился-таки с поваром Богатыревым к двум «простеньким подружкам».

А-ах, черт!..

Быть человеком — надо признаться, рассказать Люсе все-все. Может, поняла бы, простила. (Вот когда, наверно, полегчало бы на душе!) Да разве осмелишься, осилишь?

«Вот такие пироги, старец Василий. Хоть себе-то имей смелость говорить правду, если уж настолько уверен, что невозможно жить, неся ее всегда и всем…»

Завершив привычный в последнее время кругооборот, мысли остановились на письме, которое Василий не успел вчера дописать: подсел к нему Головатюк и погубил все настроение своими протяжными вздохами. Василий решительно уселся за стол, открыл тетрадь и, перечитав начало письма, взялся за ручку. Это сначала трудно, все кажется, что фальшиво теперь каждое слово, а потом ничего, войдешь в письмо — и забывается, заглаживается…

«А предложение твое, начать жить только по правде, я, честно говоря, просто боюсь принимать, Люсенька. Не скажу, что не хочется, именно боюсь. Заманчиво это, конечно, и красиво, но боюсь, что, написав слово «согласен», уже обману тебя. Ведь на самом деле сам думаю: нет, не удастся мне, да и вообще — невозможно это! И у тебя вряд ли получится. В жизни все так переплетено, что, сказав правду, в другой раз можешь лишиться не только уважения окружающих, лишиться товарищей и друзей, но можешь просто-напросто погубить ближнего…»

А-ах, какой я ловкий демагог! Ведь понимаю же, чего она хочет, и вон как вывернул наизнанку. Все, что хочешь, оказывается, можно поставить с ног на голову и утверждать, что именно эта часть — голова, а эта — задница. И так можно подать, что даже красиво смотреться будет…