Раскол

– Ну… его – этого мальчика – усыновили, как я и говорил. Но мне неизвестно, в какую семью он попал. И родители тоже не хотели этого знать. Йоурюнн настояла на том, чтобы младенца усыновили чужие люди, какие-нибудь достойные сельчане, – так, я помню, она говорила. Ей хотелось избежать риска столкнуться с собственным сыном где-нибудь на улицах Рейкьявика. – Никюлаус снова умолк – по его глазам было видно, что он силится воскресить в памяти события давно минувших дней. – Она говорила, что непременно узнает сына, когда бы и где бы они ни встретились.

– И связей с ним… с мальчиком они никогда не поддерживали?

– Насколько мне известно, нет. Его усыновили официально, все было по закону. Думаю, они так больше никогда его и не видели, – проговорил Никюлаус почти шепотом.

Исрун бросила взгляд на часы.

– К сожалению, мне пора идти, а то опоздаю на планерку, – после короткой паузы сообщила она, поднимаясь со стула. – Принести вам еще кофе, пока я здесь?

– Нет, не нужно, – ответил Никюлаус. – Благодарю вас за заботу.

– Я могла бы к вам еще раз обратиться, если потребуется? – спросила Исрун.

– Разумеется, но вам придется снова сюда прийти. Разговаривать со мной по телефону – только время терять. Ничего не слышу, – улыбнулся Никюлаус. – Кое-кому – а тут есть люди и постарше меня – даже… – он сдвинул брови, – Интернет в комнату провели. Они сообщения со своих компьютеров посылают. Вот ведь как! Но я со всей этой техникой не в ладу. Так что и писать мне смысла нет, разве что обычное письмо отправить, которое почтальон приносит.

Улыбнувшись, Исрун снова поблагодарила его за беседу.

Теперь все ее мысли занимал молодой человек с фотографии – большеглазый подросток с младенцем на руках.

Никюлаус рассказал, что Йоурюнн родила сына в двадцатилетнем возрасте, а по информации Ари, снимок был сделан, когда ей было лет двадцать пять. Значит, таинственный подросток никак не мог быть ее сыном.

Исрун села в машину и завела мотор. По дороге в редакцию в ее голове крутился вопрос без ответа: кто же этот парень на фотографии? А кроме того, ее мысли занимало и другое: что стало с сыном Йоурюнн и Мариуса?

16

Опоздав на утреннюю планерку, Исрун попыталась потихоньку пробраться в комнату для совещаний, но, усаживаясь, умудрилась опрокинуть чашку с кофе своего коллеги, чем привлекла к себе всеобщее внимание. Все, кто сидел рядом, подхватили лежавшие перед ними бумаги и блокноты, чтобы спасти их от растекавшейся по столу лужи кофе, вытереть которую, однако, никто не пытался. Извинившись, Исрун сходила за бумажным полотенцем, и пока она удаляла со стола последствия своей оплошности, в комнате висела неловкая тишина, которую в конце концов нарушил Ивар, выполнявший в тот день (как, впрочем, почти всегда) функции выпускающего редактора:

– Рады видеть тебя, Исрун.

Заняв свое место, она ответила:

– Взаимно. Простите за опоздание – я проверяла новую информацию по делу о Снорри.

Стыдно за свою ложь ей не было – Ивар того заслуживал.

– И что же это за информация? – поинтересовался Ивар, сдвинув брови и недовольно сощурив глаза.

– Я обещала пока этого не разглашать, – заявила Исрун с дружелюбной улыбкой. – Но надеюсь, что скоро смогу кое-что сообщить Марии… и тебе. – Сделав паузу, она продолжила: – Посмотрю, как пройдет сегодня брифинг в правительстве, если ты не против, и попробую получить комментарий у Мартейнна по поводу его друга Снорри. – Ивар явно собирался возразить, но Исрун не давала ему и слова вставить. – Также я буду следить за развитием событий в Сиглуфьордюре. Возможно, и там что-то интересное получится.

Ивар что-то промямлил с кислым выражением лица – Исрун все-таки удалось оставить последнее слово за собой.

В конце планерки Ивар из мести поручил ей поехать в центр города на Лойгавегюр, чтобы выяснить у прохожих их мнение о растущих ценах на бензин. Им обоим было хорошо известно, насколько это утомительно и затратно по времени упрашивать людей, которые спешат по своим делам, отвечать на вопросы – да еще и на камеру. Исрун лишь улыбнулась Ивару – она знала, что эти его маленькие победы никак не влияют на общую картину. Недалеки те времена, когда ее станут узнавать лучше, чем Ивара, и у нее появится реальная перспектива повышения, ну или ей начнут поступать заманчивые предложения от компаний-конкурентов.

А потом Исрун снова вспомнила о своей болезни. Вообще-то, она о ней никогда и не забывала, но в повседневной суете болезнь иногда отступала на второй план. Эти мысли приходили в самый неподходящий момент, и Исрун начинала опасаться, что все ее профессиональные амбиции так и не реализуются. А что, если она доживет до своего повышения или до того, как конкурирующие СМИ соизволят пригласить ее на работу, посулив высокий оклад?

В такие минуты Исрун старалась не думать о плохом и сосредоточиться на чем-то другом. Как правило, это помогало решать вопросы, которые ставила перед ней профессия.