Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Как известно, в своей докторской диссертации «К психоло­гии и патологии так называемых оккультных феноменов» Юнг вознамерился продолжить научное исследование с того самого пункта, на котором его прекратил один из главных персонажей его философских раздумий студенческих лет — сам Имману­ил Кант. После «метафизического пояснения» общения с духа­ми, сделанного кеннигсберским философом, «грезы» популяр­ного в XVIII веке спирита Сведенборга утратили всю свою убедительность и, казалось бы, навсегда отошли в область праз­дных измышлений. Вот вердикт, вынесенный Кантом как спи­ритуализму, так и всем прочим разновидностям оккультизма:

Если же какой–нибудь мнимый опыт не может быть согла­сован ни с каким законом восприятия, действующим у боль­шинства людей, и, следовательно, свидетельствует только о пол­ном беспорядке в показаниях органов чувств (как это и на самом деле бывает с распространенными в обществе расска­зами о духах), то лучше всего такие опыты прекратить по той простой причине, что отсутствие согласованности и сообразно­сти, как и отсутствие исторического знания, лишает их доказа­тельной силы: они не могут служить основанием для какого–нибудь закона опыта, о котором мог бы судить наш ум. Подобно тому, как, с одной стороны, путем более глубокого исследова­ния мы усмотрели, что в случае, о котором мы говорим, ника­кое убеждающее и философское уразумение невозможно, так, с другой стороны, при спокойном и беспристрастном отноше­нии к делу окажется, что оно и излишне, и вовсе не нужно (курсив мой — В.М ) (20, с. 353].

Неисправимое любопытство Юнга ко всему паранормально­му не позволяло ему смириться с этим отстраненным «не нуж­но», точно так же, как неискоренимая вера в возможность тео­ретического обоснования контактов с духами толкала его на борьбу с пессимистическим «невозможно». Вся последующая деятельность Юнга может рассматриваться как весьма дерзкая попытка поправить кеннигсбергского скептика приданием «рас­пространенным в обществе сказаниям о духах» статуса объек­тивных эмпирических фактов, якобы вполне вписывающихся в строгий научный дискурс.

У Шопенгауэра Юнга интересовало то же самое: проблема достоверности гипнотизма и ясновидения, рассматривавшаяся знаменитым философом в его работе 1851 г. «Опыт о духовидении». В ней Шопенгауэр высказал предположение о том, что поскольку мировая воля действует вне пространства и времени, нельзя исключать и возможность внетелесного существования духов. Сам Шопенгауэр всего лишь не исключал возможнос­ти существования бестелесных существ и, более того, утверж­дал, что видения, в которых якобы присутствуют духи усопших, являются прежде всего видениями самого ясновидца, а потому не могут рассматриваться как подтверждение абсолютной ре­альности мира духов [160, vol. 1, р. 282].

Выходит, что ни Кант, ни Шопенгауэр не говорили того, что хотелось вычитать у них Юнгу. И тем не менее, он вычитал. Как тонко подметил Ричард Нолл, Юнг был весьма целеустремленным в достижении знания специфического типа. Оказывается, что даже его интенсивное чтение философских книг было мотивировано, в первую оче­редь, потребностью правильно понять человеческую душу и условия, при которых возможно ее посмертное существование. Он чувствовал, что мнения почитаемых философов легитими­ровали его нетрадиционные увлечения, благодаря которым он отдалился от многих своих коллег–студентов и от большин­ства представителей научного сообщества. Утверждая в тече­ние всей своей жизни, что наибольшее влияние на его идеи относительно бессознательного разума оказали Кант и Шопен­гауэр, он имел в виду в первую очередь их сочинения о мире духов, а отнюдь не те их основные работы, которые принято изучать. Юнг никогда не был особо искушен в философии. Свои основные философские знания он получил из вторичных источников, и это были знания, касающиеся только жизни че­ловеческой души вне тела и трех измерений сознательного опыта [30, с. 57].

Знания, очень существенно переработанные в угоду соб­ственным пристрастиям, добавил бы я.