Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

О той огромной роли, которую Сабине Шпильрейн довелось сыграть в судьбе Юнга в период его сотрудничества с психо­аналитическим движением Фрейда, научному миру (в том числе и самому Элленбергеру) стало известно лишь в начале вось­мидесятых, когда вышел в свет английский перевод книги ита­льянского аналитика–юнгианца Альдо Каротенуто «Тайная сим­метрия: Сабина Шпильрейн между Фрейдом и Юнгом» [61][22]. В 90–х годах появилась новая книга на эту тему — труд амери­канского историка Джона Керра «Опаснейший метод: Юнг, Фрейд и Сабина Шпильрейн» [124], детально повествующий о тяже­лых испытаниях, выпавших на долю нашей соотечественницы в процессе ее общения с будущим основателем аналитичес­кой психологии. Но эту главу мне бы хотелось закончить ци­татой из другого автора, очень явственно дающей понять, что так же, как и в случае с Хелен Прейсверк, здесь вновь имело место критическое смешение официальных «научных» и сокро­венных личностных интересов Юнга, его Логоса и Эроса, точно так же чреватое большим пожаром: «Как первая психоанали­тическая пациентка Юнга, она (Сабина Шпильрейн. — В.М.) оказалась мишенью, на которой сосредоточились непроработанные анализом влечения ее терапевта.... Тревога и чувство вины, которое Юнг испытывал в этой истории как профессионал, не справившийся с первым, пробным случаем и доведший дело до скандала, были понятны Фрейду, и он не склонен был их усили­вать. Но Фрейду пришлось с немалым, наверно, удивлением узнать, что простые, основные для психоаналитика истины не­ясны его любимому ученику. Тридцатичетырехлетний мужчи­на, назвавший себя “самым безупречным из супругов”, оказал­ся странно несведущ в области своих влечений» [36, с. 188–189].

Что касается приведенной выше выдержки из книги Алек­сандра Эткинда «Эрос невозможного», мне хотелось бы обра­тить внимание на ряд вещей. Во–первых, несколько однобоким мне представляется сквозящее в ней противопоставление Фрей­да и Юнга по принципу «хороший — плохой». Из того же «От­крытия бессознательного» (а также благодаря многим другим работам, таким, например, как переведенная на русский язык «Миссия Зигмунда Фрейда» Эриха Фромма), становится понят­но: тому, кто задался целью подыскать в истории психоанализа некоего «положительного во всех отношениях» героя, способ­ного служить достойным антиподом «отрицательному во мно­гих отношениях» Карлу Густаву Юнгу, имеет смысл едва ли не в последнюю очередь апеллировать к научной и личной био­графии Зигмунда Фрейда.

Во–вторых, говоря о Сабине Шпильрейн как о «первом, проб­ном случае», с которым довелось столкнуться Юнгу, Александр Эткинд, скорее всего, имеет в виду исключительно психоанали­тический период деятельности Юнга. На самом деле, как мы видели выше, Юнг и до встречи со Шпильрейн сталкивался с подобными случаями, просто тогда он еще не был психоанали­тиком. Эти оговорки весьма важны при чтении таких (необы­чайно выразительных, но не совсем точных с исторической точки зрения) пассажей об отношениях между Юнгом и Шпильрейн, как, например, следующий: «Не прошедший анализа, он оказал­ся неготовым к испытаниям своего ремесла, и первая же (кур­сив мой. — В.М.) встреча с “величайшим спектаклем приро­ды”, как называл соблазны своих пациенток Фрейд, закончилась провалом» [36, с. 189]. Если учесть, что в случае с Сабиной Шпильрейн Юнг выказал подобную «неосведомленность» уже вторично, то она начинает представляться совсем не «стран­ной» (как это кажется Эткинду), а, скорее, фатальной.

Мы не вправе рассчитывать на окончательное объяснение до тех пор, пока не дойдем до рассмотре­ния склонностей, верований, личных возможностей и взаимоотношений отдельных индивидов.

Карл Поппер. Нищета историцизма

ГЛАВА II Метаморфозы и символы нарциссизма

Вклад Питера Хоманса: контекстуальный подход