Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Несмотря на очевидные достоинства работ Элленбергера в целом и их важность с точки зрения зарождения исторической критики непосредственно К.–Г. Юнга, без определенных пробе­лов, и порой весьма существенных, в данном случае не обо­шлось. Например, сразу же после выхода в свет «Открытия бессознательного» в американских профессиональных истори­ко–научных кругах было отмечено, что Элленбергер практичес­ки повсеместно был склонен обнаруживать те или иные тек­стуальные параллели и на основании этого делать порой недостаточно обоснованные выводы об интеллектуальном воз­действии или влиянии. Первые критические замечания такого рода [60] были высказаны сразу же после публикации книги, а спустя тринадцать лет на этом изъяне работы Элленбергера остановился Пол Степански [170, р. 1–7]. Трудно не согласить­ся с Марком Микейлем, говорящим, что «простое сходство идей, высказывавшихся, как это очень часто бывает, в совершенно разные периоды, а порой к тому же и в рамках весьма отдален­ных друг от друга дисциплин, еще не может служить достаточ­ным основанием для установления между этими идеями кау­зальной взаимосвязи» [137, р. 41].

Любопытно, что подобного рода интерпретация была распро­странена следующим поколением исторических критиков и на одного из самых любимых героев Элленбергера — Карла Юнга, который, оказывается, тоже любил находить глубокие смыс­ловые связи там, где налицо было лишь внешнее сходство меж­ду теми или иными объектами. Как отмечает один из совре­менных продолжателей дела Элленбергера Ричард Нолл, характерной особенностью юнговского и юнгианского стиля псевдонаучной риторики была и остается именно «аргумента­ция с помощью аналогии». «Юнгианскому мышлению, — ут­верждает Нолл, — совершенно чужда идея о том, что аналогия не обязательно является истиной. Для юнгианцев все анало­гии истинны. Эта методологическая проблема, а также отсут­ствие критического мышления и несоблюдение простых прин­ципов логики полностью уводят Юнга (начиная с 1913 г.) и всех современных аналитиков–юнгианцев из области науки в царство чистой спекуляции, оккультизма и духовности «New Age». Многие юнгианцы заявляют, что теории коллективного бессознательного и архетипов подтверждаются современной квантовой физикой, исследованиями упорядоченных и хаоти­ческих состояний, изучением ДНК, генетикой или же, к приме­ру, лингвистической теорией Хомского, но и в этом случае все их аргументы строятся лишь на аналогии. А ведь аналогии могут оказаться ошибочными...» [30, с. 419–420]. Конечно, ве­лик соблазн продолжить эту мысль и предположить существо­вание некоей подспудной взаимосвязи (а то и преемственнос­ти) между Элленбергером и Юнгом. Боюсь, однако, что любые дальнейшие рассуждения о сходстве методов аргументации у Элленбергера и Юнга, в свою очередь, могут быть расценены как обнаружение смыслового единства там, где имеет место лишь внешнее подобие, и предлагаю читателю поразмышлять над этой проблемой самостоятельно...

Еще один куда более серьезный недостаток подхода, пред­ставленного в «Открытии бессознательного», состоит в том, что Элленбергер использует двойной стандарт по отношению к различным персонажам рассказываемой им истории. На ис­торико–критическом «суде», проходящем под его председатель­ством, далеко не все «подсудимые» равны перед законом. Бо­лее того, по–настоящему «подсудным» оказывается один лишь Зигмунд Фрейд, а все остальные участники судебного заседа­ния, по сути, лишь «проходят по делу» — то ли как мелкие соучастники, то ли как простые свидетели, а то и вовсе как жертвы или противники насилия. Практически все спорные вопросы истории раннего психоанализа — такие, как дебаты относительно научного первенства между Фрейдом и Жане, конфликты между Фрейдом и Адлером, Фрейдом и Юнгом, — разрешаются Элленбергером в пользу фрейдовских оппонен­тов. Давая общую оценку фрейдовскому движению, Элленбер­гер демонстрирует удивительную прозорливость. «Антагонизм по отношению к психоанализу вызывало уже то, каким обра­зом он себя подавал, — читаем мы в последней главе. —

Психоаналитики, в особенности молодые последователи Фрей­да, пропагандировали свои изыскания, ничуть не заботясь о пред­ставлении хоть каких–либо подтверждений или статистичес­ких данных. Они перекладывали эту тяжкую ношу на плечи своих оппонентов; они также были нетерпимы к любого рода критике и использовали аргументы ad hominem, например, на­зывая своих противников невротиками» [80, р. 815].