Расколдовывая Юнга: от апологетики к критике

Он был неумолим в своей извечной потребности оставать­ся независимым; у него, по сути дела, никогда не было учите­ля... Он также никогда не принадлежал ни к одной из групп или команд. У него не было ни учеников, ни школы; ему был абсолютно чужд прозелитизм... (408).

В 1956 г. в Сальпетриер прошли торжества по поводу сто­летия со дня рождения Фрейда, и в память о его визите в эту клинику, состоявшемся в 1885–1886 гг., там был воздвигнут специальный мемориал. Но когда в 1959 г. исполнилось сто лет со дня рождения Жане, никому и в голову не пришло воз­двигать в Сальпетриер памятник и в его честь... (409).

Подобные размышления Элленбергера наталкивают на мысль, что, по его мнению, деятельность такого рода объединений яв­ляется для истории науки явлением скорее отрицательным, не­жели нормальным. Ричард Нолл подхватил эту мысль Эллен­бергера и всесторонне применил ее к юнгианству.

Выше уже шла речь о чрезмерном оптимизме Элленбергера по поводу возможности четкого отделения фактов от их ин­терпретации. Безусловно, подобный позитивистский настрой де­лает тон элленбергеровского исследования несколько старо­модным — даже с учетом момента его написания и публикации. Будучи по образованию медиком, Элленбергер смог совершить переворот в истории психиатрии, но так, увы, и не сумел до конца совладать с методологической изощренностью современ­ных ему профессиональных историков. Это и не удивительно: обилие новых материалов, обнаруженных Элленбергером не­посредственно по теме его исследования, просто не оставляло времени для знакомства еще и с методологическими новация­ми в области историко–научных исследований. А между тем 60–е годы XX века были отмечены стремительным ростом по­пулярности этой научной дисциплины и, соответственно, зна­чительным усовершенствованием критериев качества иссле­дования. Отражение соответствующих процессов можно най­ти в целом ряде публикаций тех лет [165; 166].

Упомянутый общеметодологический архаизм работы Эллен­бергера, выразившийся в преувеличенном благоговении перед «фактами, и только фактами» и верой (по крайней мере, под­спудной) в возможность постижения «Юнга самого по себе», был с лихвой восполнен первым (согласно хронологии) пред­ставителем постэлленбергеровской англоязычной критики Юнга — профессором психологии и религиоведения Чикагс­кого университета Питером Хомансом, выпустившим в 1979 г. (т.е. спустя девять лет после «Открытия бессознательного») очень важную для нас работу под названием «Юнг в контексте: со­временность и становление психологии» [96]. Книга имела зна­чительный резонанс в научных кругах Северной Америки и Западной Европы и на протяжении последующих 15 лет пользо­валась устойчивым спросом у англоязычных читателей. Ввиду этого к середине 90–х возникла необходимость в ее переизда­нии. Вышедшим в 1995 г. вторым изданием книги (снабжен­ным новым весьма пространным авторским введением) [95] мы и будем пользоваться в данном исследовании.

Хомансовская работа существенно отличается от исследо­ваний Элленбергера, для которого главным является обнаруже­ние (и демонстрация) новых, дотоле неизвестных или малоиз­вестных исторических фактов. Хоманс же предпочитает детальный анализ уже известных фактов. Первый тяготеет к сбору информации, второй предпочитает заниматься ее рефлек­сивным осмыслением. То есть имеет место своего рода «взаи­модополняемость». Восторг от обнаружения новых фактов, пе­реполнявший Элленбергера и мешавший ему уделить должное внимание их интерпретации и контекстуализации, с лихвой ком­пенсируется панконтекстуализмом Хоманса. В каком–то смыс­ле можно сказать, что Элленбергер и Хоманс представляют два различных уровня историко–научного познания — эмпиричес­кий и теоретический. Важно только не забывать при этом, что эти уровни глубоко взаимосвязаны.