«Другие люди, которым ты доверяешь, и которые знают, что за тобой надо присматривать, которые не дадут тебе утонуть. Просто… гм… суть в том — понимаешь, я это ощущаю, — что такое переживание — это вопрос укрепления собственного духа. Потому что я помню — если взять обычную аналогию, — когда я впервые отправился в море, мне было шестнадцать лет, и мы пришли на север России и пережили несколько совершенно необычайных штормов, когда море заливало судно, а судно жутко качало, и не было никакой еды, а я прежде в своей жизни никогда не переживал ничего подобного. Потому что я даже не учился в школе-интернате, я жил дома, ходил в дневную школу и никогда не расставался с матерью надолго. И внезапное столкновение с этой грубой и ужасной, вызывающей страх жизнью было чуть больше того, что я в то время мог воспринять… но потом, постепенно, в то время как я больше углублялся в эту жизнь, я в первую очередь начал как бы быть… или притворяться смелым. Потом я постепенно стал отважно встречать все трудности, и порой успокоение мне давало то, что другие люди воспринимали их, они жили в такой… э-э… обстановке и, похоже, находились в полном порядке. Они мне не сочувствовали, ты ни от кого не получал сочувствия, и ты был предоставлен самому себе, чтобы… э-э… встречать трудности. И я встречал, а потом, конечно же, оглядываясь назад, я могу вспомнить, как порой, когда я очень боялся большого шторма, я думал… я часто думал, когда переживал эти штормы, что я оснащен своим опытом, чтобы бороться с ними… но я часто возвращался к тем временам, когда был юношей, когда впервые вышел в море, первую неделю — потому что в течение первой недели в море мы пережили необычайный шторм, у нас смыло камбуз, не было еды, и все было мокрым, а судно качало, и мы рисковали потерпеть кораблекрушение и все такое прочее… э-э… Я был объят страхом просто потому, что не был оснащен для того, чтобы с ним бороться. И полагаю, это самая близкая аналогия, которую я мог привести тому, что я ощущал… внезапное столкновение лицом к липу с таким… огромным знанием…
Я думаю, что… э-э… десять дней и то, что я тогда пережил, определенно чуточку меня продвинуло. И я помню, когда я вышел из больницы — в целом я находился там почти три месяца, — когда я вышел, я внезапно почувствовал, что все гораздо реальнее, чем… чем было прежде. Трава зеленее, солнце светит ярче, а люди более живые, и я мог видеть их более отчетливо. Я мог видеть плохое и хорошее и все остальное. Я стал больше осознавать».
Настоятельно требуется очень много написать об этом и сходных переживаниях. Но я собираюсь ограничить себя лишь несколькими вопросами фундаментальной ориентации.
Мы не можем больше предполагать, что подобное путешествие есть болезнь, которую нужно лечить. Однако звуконепроницаемая палата сегодня уже устарела по сравнению с «усовершенствованными» методами лечения, которые теперь используются.
Если мы сможем демистифицировать самих себя, то увидим «лечение» (электрошоки, транквилизаторы, глубокое замораживание — порой даже психоанализ) как способ, препятствующий реализации этой последовательности.
Неужели мы не видим, что это путешествие является не тем, от чего нам нужно излечиться, а естественным способом лечения нашего отвратительного состояния отчуждения, называемого нормальностью?
В другие времена люди преднамеренно пускались в такое путешествие.
А если они обнаруживали, что уже волей-неволей находятся в нем, то выражали благодарность, как за особую милость.
Сегодня некоторые люди по-прежнему отправляются в путь. Но, вероятно, большинство обнаруживает себя силой Ц. вытолкнутыми из «нормального» мира и помещенными в К. незащищенные положения. У них нет ориентации* в географии внутреннего пространства и времени, и без проводника они, вероятнее всего, очень быстро потеряются.
В главе V я перечислил различные черты подобного путешествия. По-видимому, они вполне подходят переживанию Джесси Уоткинса. (Когда Джесси давал мне этот отчет, мы предварительно не обсуждали эту тему, а он не читал ничего из написанного мной.) Но это по-прежнему лишь гипотетическое приближение**. Юнг проложил здесь путь, но только немногие последовали за ним.
Хочется надеяться, что общество создаст учреждения, специальной целью которых будет помощь людям в шторм при подобном путешествии. Значительная часть данной книги была посвящена показу того, почему сейчас это маловероятно.
В таком особом путешествии направление, которое мы должны принять, — это назад и внутрь, поскольку, именно возвращаясь назад, мы начинаем оказываться в беспомощном состоянии. Люди скажут, что мы двигаемся в обратном направлении, уходим и теряем контакт с ними. Достаточно верно — нам предстоит долгий-предолгий путь, чтобы вернуться к контакту с реальностью, с которой мы давным-давно потеряли контакт. А поскольку они человечны, заботливы и даже любят нас — и еще очень напуганы, — они попытаются нас вылечить. Они могут добиться успеха. Но по-прежнему есть надежда, что их постигнет неудача.