Расколотое небо

Он влез в кабину. Подвигал педалями, ручкой, устраиваясь… Уставился в нетерпении на сигнальщика. Тот сидел перед молчавшим телефоном и строгал палочку.

Англичане в тот день не прилетели. Не прилетели они и назавтра. И еще четыре дня напрасно дежурил красный авиаотряд, в нетерпении поглядывая на небо.

На шестой день ожидания Туманов вернулся из штаарма хмурый, сказал, собрав людей:

— Можем радоваться! В штабе армии есть сведения: особый авиаотряд подполковника Черкизова покинул место прежней стоянки, погрузился в Ремонтном в эшелон и отбыл в неизвестном направлении. Есть приказ: распределить наши машины на наиболее угрожаемых участках обороны, вести разведку, словом, работать на передовых линиях в контакте с армией! Так что пока Астрахани надо временно сказать «до свидания».

— А если с Чечени налетят? Или от Гурьева? — сказал Мамыкин. — Не один же у них отряд! Что ж это, выходит, опять мирное население без крыши оставим?

— На фронте плохо, товарищ Мамыкин, — сказал Туманов. — Дрогнет фронт — не удержим и города. А для прикрытия Геркис с «ньюпором» остается… «Фарман» будет летать в разведку на Ахтубу-Урбах. А мы с товарищем Щепкиным на трофее приданы кавалерийскому полку Коняева. На левый берег Волги отправимся, в сторону Царицына.

— Рассыпается отряд… — угрюмо сказал Глазунов.

— Почему рассыпается? — возразил Туманов. — Здесь ты остаешься. Тут наша основная база. Меня вот лично другое волнует: куда англичане двинулись, где и когда появятся снова?

Эшелон с славяно-британским авиаотрядом шел на север споро. Дмитрий Осипыч Панин сидел в хвостовой теплушке, с тоской смотрел в сторону, где юг. Выходило — полная гибель. Что ни час пути — меж ним и станичкой родимой ложилась поганая степь, сотни верст пустоты, ветров и песку. Если уйти, как дойдешь? В случае чего возьмут свои же Дмитрия Осипыча за глотку, скажут: «Дезертир!» И останется он лежать со свинцовой пломбой в черепе, не иначе…

И куда везут?

Привезли к Волге. Эшелон остановился прямо посередине степи, ни станции, ни разъезда. Тотчас же спешно начали разворачивать аэродром.

Дмитрий Осипыч сгрузил и поставил для кипячения воды свой титан.

Волга лежала рядом, сизая полоса ее струилась по горизонту. Всю ночь сгружали аэропланы, бочки с бензином, ставили палатки, разборный барак.

Утром же, ни от кого не таясь, с севера вдоль Волги двинулось победоносное, только что взявшее Царицын воинство. Не все, конечно, малая часть. Но и того, что видел Панин, хватило бы для усмирения целого края. Шли пешим ходом офицерские батальоны смерти. Пыль из-под сапог, залихватская песня с посвистом, черные гимнастерки, мятые фуражечки набекрень, на рукавах невиданная эмблема — череп с мослами. Чудно было смотреть: шеренги желтели золотыми парадными погонами, чины немалые, а шли в рядовом строю.

Со степи к Волге выкатывались сотни Дикой дивизии: бешметы, газыри, бурки, лохматые папахи.

Но главная сила — казаки с Дону, Терека, Кубани. Над колоннами колыхались пики, значки, гогот стоял и довольство.

На аэродром, где начали собирать привезенные самолеты, прикатили из царицынских штабов черные автомобили «рено».

Коренастый, крепкий генерал, в летнем плаще с красными отворотами, при лампасах, увидев на мачте британский флаг, налился злобой, закатил Лоуфорду такой скандал, что тот, только хмурясь, извинялся.

— По какому праву здесь поднят лишь британский флаг? По статуту британские авиаторы, исполняя союзнический долг, помогают русской армии! Не более!

Не прошло и полминуты, как британцы флаг приспустили, выше него взвилось трехцветное полотнище Российской империи. Генерал победно вздернул голову, отдавая честь. Штабные сдерживали злорадные улыбки. Лоуфорд тоже держал руку у шлема, но пальцы его от гнева вздрагивали.

После споров для российского флага поставили отдельную мачту, на одном уровне с британской. Чтобы никому обидно не было.

Дмитрий Осипыч следил за спорами со стороны, хмыкал в бороду. Из всей истории вывел для себя итог: раз начали в открытую лаяться, значит, скоро по домам!

Однако на следующий день оказалось, что по домам еще не скоро. Прискакал на аэродром на взмыленном жеребце посыльный, в тот же час собрали почти всю русскую обслугу — Панина в том числе, — выдали манлихеровские винторезы, подсумки с полусотней патронов. Приказали запрягать коней в телеги. Дмитрий Осипыч, держа тайный умысел про себя, отобрал одного с особой тщательностью. Гнедой жеребец Прут, мосластый, горбоносый, видом не отличался, но Панин к нему давно приглядывался, знал — крепок, вынослив, смирен. Что под седлом, что в упряжке, ходит превосходно, в хозяйстве такому цены не было бы.

Посыльный обслуге ничего не разъяснял, только буркнул:

— Сами увидите!

Покатили на юг по-над Волгой.

Панин, сидя на вожжах, подхлестывал коней, прикидывал: раз до аэропланной обслуги очередь дошла, добра не жди. Не дай бог, прикажут еще и в битву бежать!