Расколовшаяся Луна

— Нет, не то, что ты сейчас думаешь. Я не зависимый. Речь идёт не об опьянении. Мне она нужна для сна. Я больше не могу спать, Эли. Я лежу часами, не засыпая, страшно уставший, но… мои мысли… — Он указал на свою голову, но его левая рука продолжала меня крепко удерживать. — Они не успокаиваются. И когда я пару раз затянусь, то могу, по крайней мере, немного подремать. Нет никакой больше астмы, но и сна тоже. Вот почему я стал так плохо учиться. Я слишком устал, чтобы сосредоточиться, но не выгляжу уставшим, и этого… этого никто не понимает…

Наконец он ослабил хватку. Я вытянула пальцы из-под его рук и незаметно вытерла их о штаны пижамы.

— Тильман, жаль, что мне придётся тебе возразить. Но если тебе нужна эта штука, тогда ты зависимый. Это определение зависимости.

— Нет. Как я уже сказал, я делаю это не из-за опьянения. Я не пьянею. Это делает меня просто достаточно усталым, чтобы можно было уснуть. Я всё испробовал: валериану, и тёплое молоко с мёдом, и прогулку, и всё это дерьмо, но только с этим я могу немного поспать. Здесь у вас, я, по крайней мере, могу всхрапнуть с двух до четырёх, это больше, чем дома… Я не хочу больше лежать без сна, понимаешь? Если так будет продолжаться, это сведёт меня с ума.

— Ты думаешь, это исходит от Тессы, не так ли? — Я присела на корточки на пол рядом с Тильманом. Доски были ледяными и казались странно влажными, как будто недавно были затоплены.

— Из-за чего, по-твоему, это ещё может быть?

— Как долго это продолжается?

— Да с осени. И не прерывалось.

— О Боже… — Он с осени не проспал ни одной ночи полностью. Как он это выдерживал? Мы некоторое время молчали, в то время как дым от гашиша выветривался, а влажный воздух Шпайхерштадта заползал во все углы комнаты. Тупо я встала, чтобы закрыть окно, как внезапно до верха донёсся размеренный, тянущий всплеск, слишком размеренный и медленный, чтобы он мог исходить от крысы…Нет, то, что там внизу бороздило воду, было тяжелее и больше. Намного больше. Я замерла, и Тильман тоже зачарованно прислушался.

— Это звучит так, будто кто-то плывёт, — высказал Тильман мои мысли. Внезапно я больше не могла двигаться. Моя рука упала обессилено вниз.

Никто не плавал добровольно ночью по каналам. Вода всё ещё была ледяной. Я хотела ответить Тильману, но мой язык не двигался.

— Эли… тебе известно такое ощущение, будто там что-то есть, хотя ты этого не можешь видеть? И в один момент ты цепенеешь от страха? Как ребёнок, когда ты точно знаешь, что под кроватью сидит монстр, независимо от того, что тебе говорят родители?

— Да, — прохрипела я. Я слишком хорошо знала, что он имел в виду. Вокруг нас больше не было человеческой жизни. Город был мёртв. Никто не дышал, кроме нас. И, тем не менее, что-то двигалось под домом, поднималось из воды. Заползало на стену вверх. Я слышала, как его когти царапали камни, когда оно поднимало руки, чтобы преодолеть следующий метр. Оно приближалось к нам.

— Закрой окно, Эли! Эли!

Но я бросилась вниз, прижала Тильмана к стене под подоконником и накрыла ладонью его губы, чтобы он больше не мог произнести ни звука. Оно достигло нас. Нас отделяла от него теперь только лишь стена дома. Оно находилось как раз за моей спиной. Запах гнили пробрался в комнату и вытеснил пряный аромат табака. Я убрала пальцы со рта Тильмана и взяла его за запястье. Мне нужно было за что-то держаться, за человека, за тело, которое могло дышать и которое было живым. Теперь я нашла его пульс; он бился быстро, но регулярно.

Пауль. О Боже, Пауль, пронеслось у меня в голове. Нам нужно к нему! Но со следующим вздохом существо на стене заставило всё во мне замолчать. Мои мысли зацепились друг о друга и остановились. Пульс Тильмана стал медленнее. Потом наступила усталость, такая неожиданная и мощная, что наши головы упали в сторону и ударились друг о друга.

Последнее, что я услышала, было бульканье воды под нами.

Оно поднималось.

Глава 26 Бездыханный

— Эли! — Я ничего не чувствовала. Моё тело было настолько тяжёлым, что казалось невозможным поднять мизинец или даже заговорить. И зачем мне это вообще делать? Было так хорошо, держать веки закрытыми и оставаться совершенно неподвижной. Темнота. Желанная чёрная темнота, мягкая и тёплая.

— Эли, ты делаешь мне больно, отпусти, наконец! — Тильман ударил меня своими локтями в рёбра, и боль разбудила меня. Мою руку свело судорогой. Я знала, что мои ногти впились глубоко в его вены, но я потеряла контроль над пальцами. Только когда Тильман толкнул меня в бок второй раз, судорога прошла. Я отпустила.

— Извини, — пробормотала я, потирая затвердевшие суставы пальцев. Покалывая, кровь потекла назад. Потом я вдруг вспомнила, почему мы здесь сидели, под письменным столом, рядом друг с другом, спины прижаты к стене. Была всё ещё глубокая ночь.

— Как долго… мы…?

Тильман взял моё левое запястье и посмотрел на часы.

— О, святое дерьмо…, - прошептал он. — Сейчас немного больше четырёх. Когда я скручивал себе косяк, было пятнадцать минут третьего. Мы спали, по меньшей мере, полтора часа.