Раскрась сам (ЛП)

- Прости, Бак, – сказал он дрожащему клубку, который был его лучшим другом. – Я горжусь тобой, и я прошу прощения за то, что ты увидел на моем лице. Ты меня не ужасаешь, я не чувствую к тебе отвращения или злости. Я горжусь, как хорошо ты придумал про медведей. Мне очень понравилось про них слушать. Я не собираюсь причинять тебе боль или перенастраивать тебя, или что ты там еще надумал. Ты мой друг. Я…

Что еще сказать? Я обещаю? Я не причиню тебе вреда? Как Баки мог понять это, а даже если бы и понял, то поверил бы? Стив подумал обо всей своей болтовне, и желание дать самому себе пинка вернулось.

Стив помнил отца Баки.

Отец Баки был воскресным алкоголиком. Большинство его соседей-забулдыг безудержно пили день и ночь, но не Джордж Барнс. С понедельника по субботу он был самым порядочным и работящим мужчиной в округе. Вставал рано утром, помогал собрать детей в школу. Уходил на работу, возвращался, помогал Баки и сестрам с домашним заданием. Целовал жену, ложился в постель, и на следующий день все повторялось.

До воскресенья.

В воскресенье Джордж Барнс тоже вставал рано, отправлялся в ближайший бар и пил с самого открытия и до тех пор, пока его оттуда не вышибали. Он проходил мимо своего дома, обняв за плечи девицу из числа тех, кто ошивается в злачных местах, прямо мимо своей жены и четверых детей. Это не было местью, он не делал этого назло. Ему просто было все равно.

Когда последний бар закрывался, Джордж Барнс являлся домой пьяным вдрызг. Он швырялся вещами, ругмя ругал жену и детей. Неизбежно выкидывал их из дома, запирал двери и падал в кровать.

Баки и семья ходили вокруг дома, пока не уверялись, что отец семейства спит. Потом мама и сестра подсаживали Баки к кухонному окну, которое накануне подпирали, чтобы не захлопнулось. Отец, наверное, даже не знал, что оно открыто. Баки проскальзывал в окно, крался по лестнице, на животе проползал перед родительской спальней, чтобы деревянные полы не скрипели, отпирал дверь и впускал семью.

В понедельник утром Джордж Барнс просыпался как ни в чем не бывало.

Он никогда не интересовался, как жена и дети попали в дом. Он не спрашивал про их синяки, не пытался объясниться. Он заплетал девочкам длинные косы, чтобы они красиво выглядели в школе. Он помогал им доделать домашнее задание. Он помогал жене готовить завтрак. Он шел на работу. Он приходил домой. Он целовал жену и детей и отправлялся в постель. Образцовый отец.

До воскресенья.

Баки ненавидел отца. Ненавидел, любил и никогда не доверял.

Хотя Джордж Барнс был примерным отцом шесть дней в неделю, неизменно наступало воскресенье, и Баки всегда об этом помнил. Когда Баки было семнадцать, отец начал посещать церковь вместе с матерью. Он стал пить реже и реже и со временем бросил вовсе, но даже после пяти трезвых лет Баки оставлял свою дверь незапертой по воскресеньям: вдруг сестрам придется где-то пережидать. До того дня, как он ушел воевать и погиб, он всегда уверялся, что у матери есть ключ – на случай, когда (не если!) отец возьмется за старое. Баки никогда ему не доверял.

Пять лет не могли вычеркнуть четырнадцати лет ущерба.

Более того, Баки перенял такое же отношение ко всем отцам. Он любил матерей. Они были суровые, но честные. У его собственной матери были твердые мозолистые руки и лицо, изборожденное морщинами тревог и забот. Она редко улыбалась и еще реже смеялась, но ее руки были ласковыми и уверенными, и Баки любил ее. Эта любовь распространялась на всех матерей округи. Баки не мог слышать ни единого плохого слова про них.

Но отцы…

Отцы были лжецами. Если мужчина вел себя как хороший отец, он притворялся. Если в доме были проблемы, виноват был отец. Отцы обманывали беспомощных женщин, заманивали их в свои дома обещаниями безопасности и потом использовали. Чем приличнее вел себя мужчина вне дома, тем меньше Баки доверял тому, что происходило в доме.

Так продолжалось, пока однажды к их крыльцу не подошла Салли Бесс Гингем. Она позвонила в дверь, и, когда Баки открыл, с растрепанными от сна волосами и отпечатками подушки на лице, разразилась слезами. Ее месячные не пришли в срок, а Баки был единственным, с кем она спала.

Стоял 1940 год. Баки исполнилось двадцать два. В 1940 году молодые женщины, зачавшие вне брака, не были чем-то неслыханным, но отношение к ним было совсем не такое, как в современном мире. Мужчины не кичились своими похождениями, а женщины, которые спали со всеми подряд, считались не привлекательными, а просто распущенными. Забеременеть вне брака, в восемнадцать, от ирландского мальчишки другого вероисповедания с лихвой хватало, чтобы начисто разрушить Салли репутацию.

Она не рассказала родителям, испугавшись, что отец вышвырнет ее из дома. Даже если бы он ее пожалел, имя и статус всей семьи оказались бы запятнаны навечно. Мать бы шепотом обсуждали на рынке, бросали бы косые взгляды в церкви. Отец ходил бы на работу с опущенной головой. Братья и сестры попрощались бы с шансом на хорошую партию в браке.