— Определенно. Женщинам часто это нравится. — я понижаю голос. — Помнишь, как ты возбудилась, когда я говорил, что позволю священникам поиметь тебя? Можешь себе представить, если бы они все так отчаянно нуждались в тебе, что отдавались, как могли, в то время как один удачливый ублюдок трахал бы тебя до чертиков и обратно?
Я замечаю, как остекленели ее глаза. Она возбуждена настолько, насколько я себе это представляю.
— Если хочешь, мы могли бы организовать нечто подобное для сессии «Адьес», — мягко говорю я.
— А как насчет отношений между парнем и девушкой? — спрашивает она.
— Ни одна из этих вещей не должна быть взаимоисключающей, детка, — говорю я ей. — В любом случае, «Адьес» — часть программы, так что у тебя есть свобода действий. Мне чертовски нравится наблюдать, как ты раскрываешься у меня на глазах. Я бы никогда, ни за что не лишил тебя возможности раскрыть свои самые сокровенные желания. Именно для этого мы и создали «Раскрепощение».
— То, что происходит в комнате, остается в комнате, — шепчет она.
— Верно, — говорю я с большей силой, чем чувствую. Этот обоюдоострый меч вернулся, его острие упирается прямо в мое сердце. Потому что все, что я ей говорил, было правдой. Меня чертовски убивает, когда я вижу, как другие парни приближаются к ней. Она моя, и останется моей.
В то же время идея наблюдать, как она связана и как несколько парней стараются довести её до неимоверного уровня удовольствия, кажется мне самой возбуждающей вещью.
— Может ли быть такой формат, — медленно произносит она, — когда другие мужчины могут прикасаться ко мне, а ты будешь единственным, кто на самом деле войдёт в меня? Потому что мне нравится, когда на мне много рук и ртов, и я не знаю, кто что делает, понимаешь? Я хочу полностью отдаться и быть просто разграбленной. Это одна из моих самых заветных фантазий.
— Боже, я знаю, детка, — хриплю я. Не могу поверить в эту женщину, не могу поверить в ее храбрость, открытость и аппетит. — Я бы с удовольствием посмотрел, как ты разваливаешься на части. Но я единственный, кто может трахнуть тебя.
— Хорошо. Потому что я не могу представить, как буду делать это с кем-то другим. — она удивленно качает головой. — Не могу поверить, что Джен хотела, чтобы я делала это с Алексом. Это было бы ужасно с кем-то, кроме тебя.
Мое эго сейчас размером с дом. Она понимает это. Понимает разницу между математикой эгоистичного использования рук и рта, чтобы поклониться и опустошить каждую часть её тела, и интимным проникновением моего члена внутрь неё.
Я тоже это понимаю. До этого месяца я трахал женщин налево и направо, не задумываясь ни на секунду. Я видел только их красивые тела. Страстные дырочки.
То, что я почувствовал, когда Белль впустила меня в свое тело сегодня вечером, было настолько необычным, таким трансцендентным, таким интимным, что это легко было принять за совершенно другое действие.
— А потом? — спрашивает она. — Что будет после программы?
— Я же говорил, — отвечаю я. — Я не хочу подрезать тебе крылья, не сейчас, когда ты только учишься летать. Мы сделаем это на твоих условиях. Я счастлив, что больше никогда и пальцем не трону другую женщину. У меня есть мой прекрасный хамелеон — моя шлюха и моя Мадонна. Мне больше никто не нужен. Но нам повезло, что мы оба любим кинк, даже если ты еще не изучила его до конца. Если мы хотим время от времени вместе играть с другими людьми в рамках какой-нибудь сцены, почему бы и нет? Если я хочу трахнуть свою прекрасную девушку на публике, чтобы никто другой не приближался к ней ни на шаг, почему бы и нет? И если ты хочешь остаться со мной в этой постели и никогда больше не переступать порог «Алхимии», то ты того стоишь. Я же сказал, мне не нужно ничего, кроме тебя.
ГЛАВА 36
Белль
Теперь, когда мы открылись друг другу, я набираюсь смелости задать вопрос, который волнует меня больше, чем любой другой, связанный с моими кинками.
— Я хотела спросить, не согласишься ли ты пойти со мной в воскресенье, — говорю я (ладно, это не совсем вопрос).
— Конечно. Куда угодно.
— Тебе не обязательно соглашаться, — тороплюсь добавить.
Он смеется.
— Детка. Куда?
— Я подумывала сходить на мессу, — признаюсь я, — и надеялась, что ты тоже придешь. Не знаю, введен ли у тебя полный запрет на посещение мессы в эти дни или…
— Конечно, я пойду с тобой, — быстро говорит он. — Я и не знал, что ты все еще посещаешь их.
— Иногда я хожу туда, чтобы составить компанию родителям. Обычно нет. Но в эти выходные хочется.
Он на мгновение замолкает, затем шутит:
— Надеешься, что после этого будет исповедь? Или, что немного божественного подхалимажа скрасит тот факт, что ты грязная, проклятая грешница?
Я скорчила ему гримасу.
— Уверена, я слишком проклята, чтобы час на мессе что-то изменил. Как повезло, что я больше не верю в ад, не так ли?
— Очень повезло. — он крепче обнимает меня и кладет подбородок на мою макушку. Так что, когда я заговорила снова, мой голос звучал в его груди.