Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Эмма Лазарус происходила из уважаемого еврейского семейства, которое переехало из Бразилии в американские колонии еще в XVII веке. На протяжении всей жизни ее связывала дружба с философом Ральфом Уолдо Эмерсоном, который дружил и с ее сестрой Джозефиной. После смерти Эммы Джозефина активно выступала за обновление иудаизма, вдохновленная идеями Эмерсона о естественной религиозности, ориентированной на будущее спиритуального «трансцендентализма»; в основе этого течения лежал просвещенный, универсалистский гуманизм[122]. Руководствуясь этим кредо, Джозефина надеялась, что границы между религиями будут преодолены ради новой, современной идентичности. Еще более радикальными настроениями отличался эмигрировавший из Российской империи Израэл Зангвилл, автор пьесы «Плавильный котел», которая в 1909 году с успехом шла на Бродвее. Он предложил иммигрантскую философию, ликвидирующую не только этнические и религиозные границы между иудеями и христианами, но и разделение на старых и новых мигрантов. Он подверг критике белую христианскую аристократию «Mayflower»[123], которая негласно утвердилась в США в качестве правящего класса. При этом Зангвилл апеллировал к базовым ценностям американцев, «к тому, что национальная идентичность, смысл жизни и самоопределение нации постоянно проецируются в будущее, которое еще только надлежит исполнить в процессе постоянного возникновения». Утопическая и алхимическая метафора «плавильного котла» символизировала суть американской идентичности, чувства времени и иммиграционной политики в начале ХХ века: «Что значит величие Рима и Иерусалима, где сходятся все нации и расы, чтобы воздавать почести, оглядываясь назад, по сравнению с величием Америки, где сходятся все нации и расы, чтобы работать, глядя вперед!»[124]

С семействами Джозефины Лазарус и Израэла Зангвилла свела знакомство молодая иммигрантка, которая в 1894 году вместе с родными переселилась в Бостон из еврейского штетла, что находился в царской России. Мэри Антин, не достигнув еще и тридцати лет, написала автобиографию под названием «Земля обетованная», опубликованную в 1912 году, спустя год после смерти своей наставницы Джозефины Лазарус, и посвященную ей[125]. Быстрый успех книги объяснялся не только литературными достоинствами, но и восторженно-патриотическим отношением к американской иммиграционной политике, которая, по словам издателя, автора предисловия к «Земле обетованной», «отрезает индивидуума от прошлого, способствуя расцвету личности. Путешествие из еврейского гетто в Америку обернулось открытием собственного “я” на пути из Средневековья к современности»[126]. Антин написала характерную историю иммигрантки как образцовую историю прогресса: «Начав мою жизнь в Средневековье, я очутилась здесь, в XX веке, обуреваемая новейшими идеями»[127]. Изложив воспоминания о детстве и юности еврейской девушки в захолустном Полоцке, Мэри Антин распрощалась со своим прошлым. Ее книга стала свидетельством приверженности современному образу жизни, поэтому проделанный жизненный путь она описывает как исполнение мечты: «Я мечтала о себе как человеческом существе, которое выползает из темного закутка, куда никогда не проникал свет от факела истории, которое медленно карабкается к свету цивилизации, продвигаясь все дальше к широкому плато современной жизни, чтобы наконец сильно и радостно взлететь на духовную вершину последнего столетия»[128].

Модернизационный нарратив иммигрантки характеризует ее судьбу как продвижение из тьмы к свету, подчеркивая гордость человека, который, освободившись собственными силами, осознает свою индивидуальность. Антин готова сбросить тяжелые одежды прошлого, желая, как этого ждут от нее, целиком довериться будущему. Только это проще сказать, чем сделать: «Я ничего не могу забыть, потому что на мне остались шрамы. Но я хочу забыть, стремлюсь забыть. Мне верится, что прошлое изжито, я рассталась с ним, и теперь я хочу быть только в настоящем. Больно жить в двух мирах одновременно. Странствующий Вечный Жид во мне хочет забвения. Я не боюсь жить дальше и дальше, если бы только не приходилось помнить слишком много. Долгое прошлое, которое живо помнится, похоже на узкое платье, сковывающее ноги, когда хочется бежать, поэтому я придумала себе волшебный плащ, способный освободить меня из лап прошлого. Я позаимствовала его у Старого морехода (С. Колридж, “Сказание о старом мореходе”. – Примеч. А. Ассман), который рассказывает свои истории, чтобы избавиться от них. Я тоже буду рассказывать мои истории, чтобы больше не зависеть от них. Я решительно напишу “Finis” в конце книги, после чего громко ее захлопну»[129].

Несомненно, легче провозгласить культурный императив, требующий оставить позади прошлое на пути к будущему, чем выполнить требование этого императива. Поэтому свидетельства Мэри Антин являются ценным документом, говорящим о внутренних конфликтах на пути из еврейского Средневековья к американской современности.