Предпоследнее понятие, вводимое Германом Люббе, вновь довольно прозрачно: «уплотнение сети». Впрочем, слово «сеть» не подразумевает у него, как это принято сегодня, структуру электронных коммуникаций, а имеет более общий смысл «экспансии региональных и социальных взаимозависимостей». Это понятие характеризует переход от модернизации к глобализации. Оба процесса объединяет представление о гомогенности мирового времени. Благодаря новым технологиям в области транспорта и передачи информации произошла резкая экспансия и уплотнение коммуникационных сетей. По мнению Люббе, важным следствием уплотнения сетей стал «эффект децентрализации»[298]
. Так, например, различие между городом и деревней, веками определявшее формы человеческой жизни, все более сглаживается под воздействием уплотнения сетей. Результатом оказываются «процессы культурной гомогенизации» – тенденция, которой сегодня противостоит компенсаторное стремление сохранить «реликты градостроительных ансамблей» за счет мероприятий по защите культурного наследия. Поэтому впечатление «цивилизационного единообразия» поверхностно и обманчиво, ибо здесь также срабатывает известный и надежный механизм модернизационной диалектики, совмещающий обновление и сохранение. Свойственная технической цивилизации интенсивная унификация сопровождается «рефлексивным стремлением сохранить наше культурное наследие»[299]. Во времена Анетты фон Дросте-Хюльсхофф считалось, что «техническая цивилизация принесет миру необратимое однообразие». Поэтому писательнице не оставалось ничего иного, как попытаться в последний момент запечатлеть неповторимость пейзажей родного края в архиве литературы, «покуда пелена пошлости, которая постепенно наползает на Европу, не окутает и этот тихий уголок земли».Седьмым и последним понятием – «эмпирическая апокалиптика» – Люббе завершает свою феноменологию восприятия времени в эпоху Модерна[300]
. Эту категорию он мог бы также назвать «утратой утопии» или «угрозой, которую несет будущее». Апокалипсис относится к арсеналу религиозных мифологем. Представления о конце мира, которые ранее производили сильное воздействие на маргинальные религиозные группы, заняли сегодня устойчивое место в развлекательной продукции массовой культуры. Для Люббе эмпирическая апокалиптика появилась с тех пор, как цивилизация Модерна превратила ожидание собственного конца (иными словами: горизонт своего выживания) в точные расчеты исчерпания жизненно необходимых ресурсов или в оценки допустимых уровней выброса вредных веществ. После утраты утопии, отказа от визионерских проектов и тотальной плановости телеология темпорального режима Модерна свелась к прогнозам наступления мировой катастрофы. Несмотря на столь шокирующее заключение, пессимизм Люббе как создателя теории компенсации носит довольно умеренный характер. Чем реальнее апокалиптическая эмпирика, успокаивает нас Люббе, тем «целенаправленнее повсеместно принимаемые контрмеры». Поэтому можно надеяться, что апокалиптические ожидания обернутся «самоликвидирующимся пророчеством» (self-destroying prophecy)[301]. «Мы выживем, – добавляет Люббе, – хотя остается немного времени, чтобы выполнить необходимые для этого условия».Таково краткое резюме семи базовых понятий, с помощью которых Люббе характеризует восприятие времени в эпоху позднего Модерна. Здесь мало осталось от энтузиазма, свойственного предшествующему периоду развитого Модерна, от аподиктических императивов отказа от прошлого и разрыва с ним. Акцент проницательного анализа делается на парадоксах и диалектике темпорального режима позднего Модерна. По свидетельству создателей теории компенсации, в начале восьмидесятых годов темпоральный режим Модерна достиг зрелой стадии, утратив многое из мобилизующей свежести предшествующих десятилетий. Лозунги прежнего периода («штурм и натиск» Модерна) уже не срабатывают; скорее речь идет о том, как справиться с нежелательными последствиями данного темпорального режима.
В заключение мне хотелось бы свести важнейшие элементы теории компенсации к трем тезисам.
1. Теорию компенсации структурирует последовательный