Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна

Бербер Бевернаж сформулировал концепт «обратимого времени» для темпоральных аномалий, которые теперь также изучаются историками. Наряду с эпизодами прошлого, которые мы возвращаем, чтобы так или иначе использовать, существуют эпизоды, преследующие нас, ибо они не поддаются нашему контролю; оставаясь латентными, они рано или поздно нас настигают. Прошлое, связанное с травмой и виной, предъявляет претензии настоящему, требует признания вины и призывает к ответу. «Возвращение» травматических воспоминаний ознаменовало собой поворот в исторической науке, ибо история теперь рассказывается с точки зрения жертв. Если ориентированный на будущее темпоральный режим Модерна игнорировал и замалчивал историю жертв, то темпоральный режим новой мемориальной культуры возвращает их голоса в настоящее. Как подчеркивает Бевернаж, примеры такого поворота течения времени имеются в юриспруденции, этике и медицине. Отмена срока давности в случае преступлений против человечности служит отчетливым свидетельством отхода от линеарного представления о времени. Это запрет на автоматическое забвение прошлого, если оно содержит еще не решенную проблему, которая ждет своей проработки в настоящем.

По словам Криса Лоренца, «представление о том, что горячее настоящее само собой превращается в холодное прошлое, служит предпочтительной моделью времени для тех, кто хотел бы оставить прошлое в покое. Обычно это те, кому грозит судебный приговор»[389]. Рамки времени, считавшиеся ранее нейтральными, оказались темпоральной онтологией, которой соответствует специфическая «политика времени»[390]. В юридических, этических и терапевтических рамках времени оно не течет лишь в одну сторону. Признание исторических травм, обращение к ним в настоящем изменили предпосылки исторической науки. Мы отказались от представления, будто прошлое, являясь сферой «более не существующего», недоступно для человеческого воздействия. То, что считалось необратимо ушедшим, недоступным, окончательно завершенным, при определенных обстоятельствах может вновь вернуться в сферу актуальной значимости и деятельной активности настоящего. Ориентация на будущее подстегивает человека к действию, ориентация на прошлое демонстрирует человеку последствия его деятельности и призывает к ответственности за совершенные поступки.

Политика идентичности. Пресечение истории и памяти

Понятие коллективной идентичности вводит нас в сферу политики. Именно по этой причине сторонники теории модернизации столь упорно сопротивлялись расширению понятия идентичности от индивидуального уровня до коллективного. Лутц Нитхаммер сделал обзор соответствующих аргументов. Неприятие оказалось довольно сильным и отчасти вполне понятным[391]. Ведь новые факторы культурологического характера, имеющие отношение к политике идентичности, казалось, открывают самые широкие возможности для манипуляции историей. Если отныне будет считаться, будто любая идентичность «конструируется» в настоящем, то какие критерии смогут отличить исторически обоснованные представления коллектива о самом себе от мифических и фиктивных? В качестве примера достаточно напомнить об изменениях коллективной идентичности в России, о которых говорилось в начале книги. После распада Советского Союза произошла смена ключевых событий национальной истории. Глубоко укорененная в национальном сознании памятная дата, связанная с Октябрьской социалистической революцией 1917 года (7 ноября), была вычеркнута из коллективной памяти решением Государственной думы в 2005 году и заменена ранее неизвестной датой (4 ноября), извлеченной из давней истории (изгнание поляков из занятого ими Кремля в 1612 году). Эта памятная дата реактивировала глубоко сидящее в сознании опасение угрозы вражеской агрессии, что вряд ли может способствовать улучшению отношений с соседней Польшей. Вместе со старой памятной датой исчезла отсылка к историческому событию, связанному с экстремальным насилием, оставившим глубокий травматический след в биографии европейцев, и прежде всего россиян. Тщательное избегание напоминаний об эксцессах сталинского террора позволяет восстановить позитивный образ Сталина, героизирующий его исключительно как победителя в борьбе против Гитлера. Подобное высокоизбирательное и нацеленное на однозначно позитивную интерпретацию обращение с прошлым приводит к созданию такого представления о прошлом и о самих себе, которое по-прежнему не дает должного признания жертвам собственных политических репрессий и затрудняет взаимопонимание с другими странами, которые были частью совместной травматической истории.