Распятые любовью

– И я тоже. Но мы же хотим не наигранной. А настоящей любви? – я пристально посмотрел Антону в глаза.

– Говори-говори, – сказал Антон. – Я тебя слушаю.

– А раз так, то мы должны давать друг другу возможность быть самими собой. Если мы начнём подгонять друг друга под наши собственные представления о человеке, то мы будем любить всего лишь самих себя, то есть свои копии. Ты должен меня понять, скажу честно, я боюсь этой любви.

– Как это? – удивился Антон. – Что это значит? Ты боишься любви, значит, боишься жить! А если ты боишься жить, считай, что ты почти умер.

– Красиво говоришь, Антошка, очень красиво. Ты парень начитанный, – похлопал я его по плечу. – Но давай вспомним литературу, классику, к примеру. Далеко ходить не будем? «Анна Каренина» Льва Толстого. Чем всё обернулось?

– Ну, ты привёл пример, – усмехнулся Антон. – Там свои правила были, измена мужу и всё такое…

– Чего? – Рассмеялся я. – Кто тут о правилах заговорил? А запрет однополых браков у нас в стране не глупыми ли правилами прикрывается?

– Ну, в общем-то, да, – закивал Антон, – тут не поспоришь.

– Правила со временем меняются, – продолжил я, – во всех сферах. Мы же живые люди, и должны идти в ногу со временем. Ну, какой толк от устаревших правил, если человек сам себе устанавливает рамки нравственности и морали? Понятно, должны быть какие примерные границы, но должны быть и те, кто эти границы будет нарушать. Иначе мы остановимся в развитии. Итак, продолжим наш разговор. Идём дальше. Вспоминай произведения о любви. Например, «Ромео и Джульетта» – бедные дети. Что сделала с ними любовь? Что случилось с венецианским мавром?

– Это кто ещё такой? – удивился Антон.

– Отелло! Забыл, что ли? – рассмеялся я.

– Так и говори, а то венецианский мавр, я сразу и не догадался. Ну, этот ревнивец просто.

– А все влюблённые ревнивцы, – сказал я.

– Ну, в общем-то, да, – согласился Антон. – Я вот тоже начинаю тебя ревновать.

– К кому? – усмехнулся я. – К кому меня можно ревновать?

– Да просто так. Ты куда-то уехал, а я месте себе не нахожу. Думаю…

– Это можно другим словом назвать, «скучаешь». Я тоже, кстати, по тебе скучаю.

– Слушай, Боря, ну вот, может, это и есть наше счастье. И судьба не зря нас свела?

– Ты давай вспоминай ещё произведения о любви! – потребовал я.

– Вот, например повесть всё того же Льва Толстого «Крейцерова соната».

– Да-да, – согласился. – Чем закончилась любовь? Муж-ревнивец убивает жену. Ты видишь, где любовь, там обязательно рядом смерть. А вспомни лермонтовскую пьесу «Маскарад», там тоже придурок убивает ни в чём неповинную жену, а потом, узнав, что ошибся, сходит с ума.

– И в самом деле, что не возьми, любовь, слёзы, кровь…

– Теперь ты понимаешь, почему я боюсь этой проклятой любви, – тяжело вздохнул я. – Я тоже в этой жизни ничего хорошего от любви не видел, хотя пытался любить и, как мне кажется, искренне любил…

– И что? – вздёрнул Антон.

– А то, – я сделал небольшую паузу и продолжил: – что каждый раз выходила какая-то лажа, а счастье превращалось или в несчастье или беду. Ты знаешь, что первый мой мальчик, с которым у нас была первая любовь, повесился.

– Из-за чего? – испуганно спросил Антон.

– Скорее, не из-за чего, а из-за кого, – сказал я и пояснил: – думаю, из-за родителя. Отец, когда узнал о его наклонностях, тому было лет тринадцать, жестоко избил, потом они всей семьёй уехали в другой город. Через некоторое время я встретил его старшую сестру, и она сказал, что её брат повесился. Это случилось около сорока лет назад, но подробностей я не знаю до сих пор. Всю жизнь я это вспоминаю, и у меня болит душа.

– Красивый был мальчик? – спросил Антон.

– Да ведь дело не в этом, Тоха, – горько усмехнулся я, – красота здесь на втором месте, просто мы нашли с ним общий язык, поняли друг друга в то непростое для таких взаимоотношений время. Побыли немного счастливыми. Совсем немного. И потом вдруг всё рухнуло. Представляешь, а мы ведь могли быть счастливыми всю жизнь, если бы люди не придумывали искусственных препятствий и… а, да ладно, – махнул я рукой. – Что теперь об этом говорить. Сорок лет прошло, а ничего не изменилось.

– Странно всё это, – закивал Антоха, – чего людям не хватает. Ну, есть у вас свои семьи, друзья, подруги, живите и наслаждайтесь. Нет же, им обязательно нас нужно переделать, перевоспитать. Вот поэтому, дорогой Боря, мы и должны устраивать акции и добиваться соблюдения наших прав, бороться за наша права, иначе так и будут нас всегда притеснять и…

– Стоп, Тоха, – поднял я руку вверх. – Я вот что хочу спросить: а твои коллеги, так сказать, по борьбе за права геев знают, что творится в тюрьмах?

– В смысле? – разинул рот Антон. – С геями?

– Ну, да, с ними – сними.

– А что там творится? – разинул рот Антон. – Но это же преступники…

– Вон оно как! – усмехнулся я. – А преступники по-твоему не люди? То есть у осуждённых и прав нет никаких? Странно слышать такие слова от человека, который борется за права других людей.

– Прости, Борис, – нахмурился Антон, – что-то я не то сказанул. Каюсь! Я на автомате ляпнул, не подумавши. И что с ними? Расскажи…