Расплата

Едва мы отпустили официанта, как за оградой выстрелил миномет и в зале загремела музыка. Играла рекламная песня частной военной компании. Хлопцы с красными от выпитого лицами с масляными глазами выплыли на танцпол и отдались танцу самозабвенно. «И ведь все эти сволочи призывного возраста!» — подумал я с досадой и завистью гладя на крупнокалиберную крашенную блондинку, которая поднялась из-за стола и, с тяжелой грацией покачивая широкими бедрами, понесла свое располневшее тело на танцпол, улыбаясь хлопчикам ласково и многообещающе. Вскоре танцпол набился, что называется, под завязку. Плясали коротко стриженные узколобые молодые ребята в белых рубахах навыпуск, плясала широкоплечая крашенная блондинка с выпуклой кормой, оплывая потом, плясала чья-то пожилая тетка с нечеловеческой грудью, в пляс бросились две проститутки с парковки. Все плясали так самозабвенно, словно лето и арбалеты — это про них, а не про наших веселых и отчаянно смелых наемников. За нашим столом потела порожняя бутылка водки. Отдавая остатки прохлады, плавился в стакане капитана лед и глядели на танцпол чьи-то налитые кровью бычьи глаза. Отчего-то душно и смрадно стало на душе. Мы расплатились и ушли. Уже за полночь добрались до базы.

За четыре дня, что я гостил у морской пехоты, связисты перебрались из машин в гараж. Для человека гражданского гараж — это гараж, а для смекалистого солдата — это храм со спальной комнатой на десять персон, кают-компанией с холодильником, столом, лавками, печкой-буржуйкой и тамбуром. Вона как! В последние дни погода настойчиво напоминала о скором приходе осени. Жара уступила место приятной прохладе. А сегодня с запада прилетел холодный злой ветер, разодрал низкие тучи и с обеда в зените повисло бледное солнце. От него на улице все стало неуютным. Хорошо, что теперь у нас есть крыша над головой.

На столе стояли две бутылки водки. Капитан увидел бутылки и повеселел:

— Здорово, други, — капитан присел и глазами показал мне на место рядом.

На стол поставили кастрюлю с бараньим супом, порезали колбасу с хлебом и вечер расцвел. Я рассказал про несколько дней, проведенных у морских пехотинцев. Мне поведали о связистах, которых из-за неразберихи прямо с границы какие-то умные головы отправили в пехоту и если бы не энергичные меры, предпринятые полковником З., штурмовать бы этим ребятам дзоты в лесопосадках до второго пришествия. Тут уместно добавить, что связисты эти — штучный товар. В окопах от них проку мало. Шел первый час ночи. Мы отметили новоселье, мое возвращение, а после третьего «молчаливого» тоста я заметил, что щеки капитана зацвели тонким румянцем. С этого момента он пил молча и не закусывал. Еще не допили вторую бутылку, кто-то принес еще одну. Глаза капитана замаслились и начали слегка косить, а под скулами ритмично заходили желваки.

— Сегодня видел двух отказников, — сказал он, понизив голос, — Сами себе тюрьму строили на полтораста душ. Это как?

— Путаете вы что-то, Тарас Михалыч, — смутилась моя душа, — Не может такого быть.

Лицо капитана стало кирпично-красным, а глаза замерцали от злобы. К нему подошел Дамдин, заботливо отодвинул полную кружку, сказал тихо и настойчиво:

— Тарас Михалыч, хватит. Пойдемте спать.

Так необычна и трогательна была эта забота сержанта и так безропотно капитан ее принял, что я едва сдержал улыбку. Дамдин помог капитану встать и повел к выходу. Капитан шел, покачиваясь и тяжело дыша. Я тоже вышел продышаться. Холодный резкий ветер гнал по черному небу рваную пену облаков, ярко светили низкие звезды. Я пошел к умывальнику. В темноте услышал голос капитана и другой, похожий на голос знакомого майора морской пехоты:

— Порядки у нас какие-то кривые, — капитан закашлялся, — Для солдат и вовсе суковатые.

— Вона ты куда, — тихо молвил майор.

— Туда самое.

— Какие ни есть порядки, нас с тобой про них не спрашивают. А разговоры эти ты брось, понял? До добра не доведут.

— Пойдемте, Тарас Михалыч (это был голос Дамдина).

В темноте зажглись две красные звездочки, капитан с майором закурили.

— Сами себя колючкой обнесли, — не унимался капитан, — Эх и сука народ!

28 АВГУСТА

Вчерашний день закончился бесподобно и так же бесподобно начался сегодняшний. Начался он с тупой отчаянной боли. Началось с висков, разлилось по затылку, перетекло в темень и вот уже вся голова пылает и звенит колокольным боем и совершенно невозможно открыть глаза. А тут еще эти проклятые голоса в эфире:

— Минометчики молодцы. Хорошо отработали.

— Закрипилися?

— Так точно.

— Добро. Вечери тебе зминим.

Стоны заглушили слова. Рация прошипела:

— Хто у тебе там кричить?

— Орки в окопах. Раненные.

— Багато?

— Пять трехсотых. Чего с ними делать?

— Нахер вони мени тут потрибни. Кончай их там.

— С превеликим моим удовольствием.