Старшина налил мне полстаканчика, кто-то угостил сморщенным соленым огурцом и я словно заново родился. До полудня группе объявили свободное время и я с двумя солдатами отправился в город. Повсюду следы восстановления. По улице протянули новые провода, в детском саду восстановили разрушенную крышу, вставили новые окна, ожил рынок, открылись новые магазины, аптека, почта, банки и два кафе. Мы зашли в кафе и я вспомнил утренний радиоперехват. Это могли быть позиции под Владимировкой, которые мы недавно взяли. Похоже, утром их отбили украинцы. Похоже, там оставались наши раненные. Похоже, о них говорили украинские командиры. С ума сойти можно…
В памяти вдруг возник образ девятнадцатилетнего украинского пленного, которого разведчики допрашивали накануне. Он сидел на земле с завязанными за спиной руками и сильно заикался от волнения. Один из офицеров раскурил сигарету, вложил пленному в губы.
— На, покури, успокойся. Ты из бедной семьи, да?
— Батька…
— Нету батьки, да?
Пленный покачал головой, добавил.
— С самого детства. Рис з мамой, потом писля инсульту на работе она уже работать не могла. Было тяжело и приходилося… приходилось на шабашки ходить, потом як стукнуло восемнадцать год пошел уже официально работать.
— И чего, тебе много заплатили здесь?
Ну, — пленный затянулся, вздохнул, вспоминая, — А то два раза сто заплатилы. Я думал в белой церквы билы поначалу, я думал било хорошо. Просто сидышь, ниче не робишь, четырнадцать тысяч это…
— Получаешь, да?
— А ты убивал русских?
Пленный бросил короткий взгляд на кобуру офицера, затряс головой.
— Я тильки раза три може из автомата стрелял.
— По русским.
Пленный неистово затряс головой и посмотрел в глаза офицеру чистым детским взглядом и если бы не диковатые сильно косящие глаза, взгляд его был бы приятен и миролюбив.
— А… всего стрелял из автомата?
— Я на позиции ни разу из автомата даже не стрилял.
Офицер взял сигарету изо рта пленного:
— Давай подержу. Подержу, — он стряхнул пепел, вернул сигарету, а пленный затянулся и продолжал:
— Колы я переживал голод, холод з мамой, мне было ее жалко, ни сибе и тыди я пытался всячески якось помохты.
В поношенной горке к офицерам подошел человек с цепкими глазами, с бесшумным автоматом в руке. Он присел на корточки, офицеры расступились:
— Смотри, вопрос тебе такой, — начали цепкие глаза, — Вот ты говоришь, ты пришел сюда за бабками, да?
— Да.
— А вот если мы тебе будем платить, ты будешь против своих воевать?
Пленный неуверенно пожал плечами.
— Не знаю.
— Ты такие же деньги, только побольше, будешь получать. Если мы тебе будем платить, ты будешь против своих воевать? Поможешь маме своей. В живых останешься.
— Если же так, то я лучше до дому.
— Нет, брат, так не получится. Ты подумай. Пять секунд тебе даю, — и цепкие глаза ласково погладили автомат.
Пленный испуганно взмахнул ресницами, тихо сказал.
— Думаю, да.
Разведчики пожалели пленного, накормили и распорядились утром отправить его в тыл для последующего обмена. А ночью на реке яростно кричала выпь. И крик этот разносился по полям с ветром, словно чья-то кровь, вопиющая к небу.
По дороге на базу я подошел к арбузному развалу в гараже одного дома. Старуха посмотрела на мою форму и спросила, не продам ли я ей тушенки. Я объяснил, что мы не торгуем тушенкой, расплатился за арбуз, а она, провожая меня до дороги тихо спросила, не уйдем ли мы из города. Я пошутил, что теперь не уйдем, а даже наоборот.
Из купленного вчера молока с пшеном сварил кашу. Недоварил — хрустит на зубах, но все-равно каша пошла на ура.
Из-за аварийного состояния нашего фаэтона все боевые задачи откладываются до после поездки на автосервис. В наших краях автосервиса нет. Поэтому придется ехать в Донецк. Выезд назначен на одиннадцать утра и я с двумя солдатами решили прошвырнуться по городу благо воздух еще не накалился. Купил кефира с овсяными печеньями. Около полудня выехали наконец в Донецк за покрышками. В поисках сервиса проваландались целый день. По дороге капитан показал мне на карте украинский командный и наблюдательный пункт. Оказывается мы наблюдаем их с нашего поста каждый день. Вот-те раз! На карте капитана обозначены казармы противника, медсанчасть, склады боеприпасов.
— Верные сведения? — поинтересовался я.
— Верные, — подтвердил командир.
— Тогда почему мы их до сих пор не раскатали?
— Ну, артиллерия обстреливает, — как-то уныло ответил капитан.
— Чем?
— Минометы, РСЗО, гаубицы. Но там, пойми, глубокие шахты, стены бетонные.
— Так надо искандерами, кинжалами, что там у нас еще есть?
— Есть, — вежливо согласился капитан и хмуро улыбнулся.
— Почему не используем?
— Дорого наверное или боимся.
— Чего боимся?
Капитан не ответил, а глаза его наполнились черной злобой.