Начальником разведки была поставлена задача прибраться в расположении части, распределить дежурства, выставить посты, организовать НП с пулеметом и заминировать периметр. Часть из этого была сделано накануне, а сегодня ребята ставят баню, очищают барак от мусора. В одном из украинских складов, многократно разграбленных теми, кто был здесь до нас, нашли несколько укрывных листов и отгородили ими жилую зону от хозяйственной с кучами мусора. Обстановка на фронте ухудшается. Противник уже у Балаклеи, а министерство обороны словно воды в рот набрало.
Мы стояли у трофейной шилки, которую вторую неделю не могли привести в чувства, и разговаривали.
— Так вы думаете, что причина в неверной оценке противника? — спросил начальник разведки и посмотрел на меня внимательно.
— Погодите, я сам скажу, что я думаю, — начал я, а про себя подумал «На кой черт я все это ему говорю?», — Я думаю, что было бы правильным отправить сюда сына какого-нибудь… — я остановился, а начальник разведки ласково мне улыбнулся, всем своим видом показывая, что мол можно говорить как есть, без купюр, — Сенатора, например, какого-нибудь председателя правительства или генерала-майора, который отвечает за снабжение армии. Причем отправить не в тыловую часть, а сюда, под Угледар. И непременно без теплой одежды, бронезащиты и медицины. Ничего ему не давать из того, что, со слов его родителя, сволочи такой, у нас в избытке или на фронте не нужно, а на самом деле давно и многократно разворовано. А родителя этого с воспитательной точки зрения оставить в должности. Пускай снабжает или учит нас патриотизму дальше, но с условием, что отпрыск его получит все необходимое последним, после того, как фронт обеспечат броней, турникетами, средствами наблюдения и разведки. Уж наверное он постарался бы для нашей победы. Я почему-то вспомнил Нарышкина на заседании совбеза и подумал некстати «А он возможно не так глуп, этот Нарышкин».
— Мда, — задумчиво отозвался начальник разведки, подумал и добавил, — Здорово бы было.
Этими словами, интонацией, игрой лица начальник разведки показал, что это предел доверительности и с доверительностью этой покончил так же внезапно, как и начал — повернулся к офицеру, который шел в нашу сторону, сплюнул и длинно выругался. Ответить на это нельзя было иначе, как долгим многозначительным вздохом и понимающей улыбкой и я с облегчением удалился.
После обеда поехали за бочками для бани и досками для нар. На базу, где мы брали доски раньше, нас не пустили и досок не дали. Там теперь расквартирована какая-то часть. Погромыхивает ближе и яростней.
Познакомился с двумя связистами отказниками, которых полковник З. разыскал где-то в пехоте под Харьковом и забрал к себе. Молодые мужчины с потухшими взглядами. Рассказали про генерала М., который перед строем в семьдесят человек лупил отказника пистолетной рукояткой по каске. А строй стоял смирно. Никто слова не сказал. В голове не укладывается и думать об этом невыносимо. Днем читал Набокова. Уснул рано. Проснулся за полночь от шума за стеной — там песни, смех и канонада. Завтра снова еду к морпехам.
Неустанно охает артиллерия. За деревьями пролетели наши вертолеты. Наконец из бригады морской пехоты за мной приехала машина. У машины собралось несколько человек, над ними взлохматился голубоватый дымок, а из дымка донесся голос замполита:
— Пилотка у нее невероятно красивая. Топ уровень. Лучше давно не видел, хотя недавно тоже были очень хорошие образцы. Но здесь от пейзажа можно реально стать дураком.
Сегодня я так и не попал к морпехам. Со слов замполита, ни разведки, ни танкистов на месте не было. По всему фронту началась жатва. Так мне объяснили. Я передал замполиту дюжину внешних аккумуляторов для танкистов, которые привез из Ростова и он уехал, а я пошел помогать солдатам грузить паллеты. Вшестером приволокли к воротам разграбленного склада грузовой прицеп, нагрузили паллетами, впряглись и потащили. Сделали два рейса. Навалом города берут!
В подразделении служат несколько ребят из Бурятии. Это первобытные цельные натуры с примитивными неиспорченными напускной диалектичностью представлениями о мужестве, долге и чести. Они выделяются из общей массы простотой восприятия сложных явлений, какой-то особой врожденной смекалкой и совершенно феноменальной личной храбростью. Вообще в односложных представлениях этих людей гораздо больше глубины и честности, чем в неправдоподобных с великой натугой говорящихся словах сытых журналистов и политиков с блудливыми глазами, которые из комфортных столичных студий учат нас любви к родине. Я сдружился с одним из них по имени Дамдин. Дамдин имеет удивительное свойство — при внешней уравновешенности характера (он — типичный сангвиник) в минуты душевного волнения он становится вспыльчивым как гасконец и безразличным к опасности как ардити.