Расплата. Трилогия

   Демчинский сообщил, что первый снаряд, попавший в броненосец, угодил как раз во временный перевязочный пункт, устроенный доктором, казалось бы, в самом укромном месте -- в верхней батарее, у судового образа между средними 6-дюймовыми башнями. Много народу перебило; доктор как-то уцелел, но судовой священник -- иеромонах о. Назарий -- был тяжело ранен.

   Мне захотелось пойти взглянуть.

   Судовой образ, вернее, образа, так как их было много, -- все напутственные благословения броненосцу -- остались совершенно целыми; даже не разбилось стекло большого киота, перед которым в висячем подсвечнике мирно горело несколько свечей; кругом -- ни души; только между исковерканными столами, табуретами, разбитыми бутылками и разбросанным перевязочным материалом -- несколько трупов да груды чего-то, в чем с трудом можно было угадать остатки человеческих тел...

   Не успел я окинуть глазами эту картину разрушения, как сверху, по трапу, спустился Демчинский, поддерживая флаг-офицера лейтенанта Свербеева, который с трудом держался на ногах, задыхался и просил пить. Я зачерпнул из ведра воды в десантный котелок, валявшийся тут же, и подал ему. Но руки у него тоже слушались плохо. Демчинский и я помогали ему. Он жадно пил, произнося отрывочные фразы: "Пустяки... скажите флаг-капитану... сейчас приду... задохнулся проклятыми газами... только отдышаться..." Его посиневшие губы с усилием втягивали воздух; в горле, в груди что-то хрипело, но, конечно, не ядовитые газы -- с правой стороны спины тужурка была сильно изорвана и оттуда обильно сочилась кровь... Демчинский дал ему двух провожатых, чтобы довести до перевязочного пункта, а мы опять поднялись наверх.

   Я вышел на левую сторону между носовой 12- и 6-дюймовой башнями посмотреть на японскую эскадру...

   Она была все та же!.. Ни пожаров, ни крена, ни подбитых мостиков... Словно не в бою, а на учебной стрельбе! Словно наши пушки, неумолчно гремевшие уже полчаса, стреляли не снарядами, а... черт знает чем!..(В бою при Цусиме японцы потеряли: убитыми -- 113, тяжело раненными -- 139, серьезно раненными 243 и легко раненными -- 42 (!). Помимо отзывов японских офицеров, которые могут быть пристрастными, эти цифры говорят достаточно красноречиво. Почти половина потерь (252 из 537) -- убитые и тяжело раненные, другая половина -- серьезно раненные и легко раненные -- меньше 8 %. Общее число потерь -- ничтожно. Очевидно, наши снаряды или не рвались вовсе, или рвались плохо, т. е. на небольшое число крупных кусков. Разрывной заряд японских снарядов был в 7 раз больше, чем у наших, и состоял не из пироксилина, а из шимозы (а может быть, из чего-нибудь еще сильнейшего). Шимоза при взрыве развивает температуру в 1 2/3 раза высшую, нежели пироксилин. В грубом приближении можно сказать, что один удачно разорвавшийся японский снаряд наносил такое же разрушение, как 12 наших, тоже удачно разорвавшихся. А ведь эти последние часто и вовсе не рвались...)

   С чувством, близким к отчаянию, я опустил бинокль, отвернулся и пошел на корму...

   -- Последние фалы сгорели, -- сообщил мне Демчинский, -- я думаю увести своих людей куда-нибудь за прикрытие.

   Я, конечно, вполне с ним согласился: чего было сигнальщикам торчать под расстрелом, когда не оставалось средств для сигнализации.

   Было 2 ч. 20 мин. пополудни.

   Пробираясь между обломками на корму, столкнулся с Редкиным, спешившим на бак.

   -- Ах! вот кстати! -- возбужденно заговорил он, -- из левой кормовой стрелять нельзя. Под ней, кругом -- пожар. Люди задыхаются от жары и дыма...

   -- Ну, давайте, соберем кого-нибудь и попробуем тушить...

   -- Это уж я сам сделаю, а вы -- доложите адмиралу. Может быть, он что-нибудь прикажет...

   -- Но что ж адмирал может приказать!..

   -- Может быть, курс переменит... не знаю...

   -- То есть выйдет из строя? -- Ну, это -- вряд ли!

   -- Нет, вы все-таки доложите!..

   Чтобы успокоить его, я обещал доложить немедленно, и мы расстались, чтобы уж не встречаться более.

   Как я и ожидал, на мой доклад адмирал только пожал плечами:

   -- Пусть тушат пожар. Отсюда помочь нечем...

   В рубке лежало уже не двое, а пять-шесть человек убитых; за неимением рулевых, на штурвале стоял Владимирский. По лицу у него текла кровь, но усы лихо торчали кверху, и вид был такой же самоуверенный, как, бывало, в кают-компании при спорах о "будущности артиллерии".

   Выйдя из рубки, я предполагал отправиться к Редкину, чтобы передать ответ адмирала и, кстати, помочь в тушении пожара, но задержался на мостике, глядя на японцев.

IV