Распутин

- Мамочка, Петру Павловичу надо в сад, а нам обедать пора... - сказала Варя. - Пойдем, мамочка...

- Ах, виновата, я сейчас... - умоляюще схватив Петра за рукав, сказала старуха. - Я сию минуту... Что вы думаете, если бы нам написать им построже?

- Что же, дело хорошее... - сказал Петр, чувствуя, как и его захватывает черная неодолимая тоска.

- Да, надо хорошенько припугнуть их, что мы можем все это предать гласности... - продолжала старуха. - Пусть они обеспечат нас и пусть торжественно поклянутся, что прекратят все эти бессмысленные преследования. Пусть они дадут нам... сколько я вчера говорила, Варя?

- Пятьсот тысяч, мамочка... - проговорила Варя спокойно.

- Да, да, пятьсот тысяч... - повторила старуха. - А главное, чтобы оставили в покое... Что мы им сделали?

И на испуганных глазах налились тяжелые слезы. Седая голова на жалкой шее затряслась еще сильнее.

- Да, конечно, написать хорошо... - говорил Петр, не зная, куда деваться. - Вот ужо вечерком и напишем...

И захватив дымарь, ой направился торопливо в сад. Ему было жаль, что он пустил к себе этих людей. Они портили ему все в его тихой сосредоточенной жизни.

- Обед готов, мамочка, пойдем... - сказала Варя, поднимаясь. - А то все остынет...

Старуха отерла глаза и покорно поднялась. Войдя в маленькую, в одно окошечко, кухоньку, она подошла к дымившемуся в истрескавшейся кастрюльке супу и начала внимательно рассматривать его.

- Опять! Опять! - сказала она с тяжелым вздохом. - Опять все отравлено... Надо вылить, Варенька...

- Да ведь мы никуда же не отходили от дома... - кротко возразила дочь. - Мы все время тут же были...

- А пока на крыльце-то сидели? - сказала старуха. - А окно было раскрыто. Ты еще молода, милочка, и не знаешь, на что могут быть способны люди... Помнишь историю с паспортом: как ни берегла, как ни прятала я его, а они все-таки подменили его фальшивым. Чуть-чуть было не попали все мы тогда в Сибирь! Ты думаешь, правительство будет шутить с такими делами? Вылей, вылей... А мы себе что-нибудь сварим - только не надо ни на шаг уже отходить от керосинки...

- Дай, я вылью... - незаметно переглянувшись с сестрой, проговорил Митя.

- Нет, нет, ты опять съешь... - решительно возразила старуха. - Вы все думаете: экономия. Жизнь дороже экономии...

И, схватив кастрюльку, она, путаясь ногами в платье, торопливо потащила ее на двор и выплеснула около крыльца. Голуби и воробьи, уже привыкшие к этой обильной подачке, жадно набросились на еду.

- Если так пойдет и дальше, у нас не хватит денег и на две недели... - угрюмо сказал Митя сестре.

- А что же делать, голубчик?

- Ну вот и чудесно... - возвратившись, сказала старуха. - А чтобы не возиться, можно сварить манной кашки или яичек всмятку... впрочем, нет, и молока у незнакомых людей брать не следует... Так съедим яичек...

Варя покорно занялась приготовлением яиц.

- А там опять германец этот пришел... - недовольным голосом говорила старуха. - Ужасно он подозрителен мне. И ласковость эта какая- то, и по-русски говорит хорошо - вы поменьше с ним разговаривали бы. Может, он и не германец совсем, а так только, прикидывается...

Митя, делая вид, что он ничего не слышит, читал у окна книгу. Сердце Вари забилось тревожно и сладко. Она накормила чем могла мать с братом. Старуха тотчас же прилегла отдохнуть за перегородкой на своей тощей кровати, из которой Варя насилу вывела клопов, а Варя взялась за уборку посуды. И все прислушивалась: не слыхать ли того ласкающего мягкого голоса?..