Распутин

- С утра за реку уехали, рыбу бреднем по озерам ловит... - отвечал Иван Николаевич, разыскивая что-то вокруг себя. - Что за диковина? Куда же «Русские ведомости» делись? Непременно Марья Ивановна утащила... Ну все равно, пойдемте в дом - вот и папиросы все вышли... Мне хочется передовицу вам прочесть да и сообщение-то из Лондона: уж очень мне твердый тон посла понравился! Идемте...

Не успели старики скрыться в подъезде, как из калиточки появилась Таня, дочь Гвоздевых, прелестная девушка лет восемнадцати, светлая и радостная, как весна, а по лестнице в доме послышался грохот молодых ног, и в сад вылетели Володя и Ваня, брат Тани, гимназист VII класса, рослый красивый мальчик с темнобархатными глазами и чуть пробивающимися усиками и с эдакой значительностью на молодом лице: он стремился стать сознательной личностью, но все как-то двоился, стать ли ему эсером, которые пленяли его своим молодечеством, или же эсдеком, которые подавляли его своей строгой научностью.

- Отдай, говорю! - настойчиво крикнул Ваня.

- Сказал, не отдам, и не отдам! - пряча за спиной какую-то бумажку, задорно отвечал Володя. - Всем поведаю теперь о твоих вдохновениях... А, вот и Таня! Послушайте, Таня...

- Прошу тебя, перестань! - строго сказал Ваня.

- Врешь: всем расскажу! - отпарировал Володя. - Прихожу я это к нему тихонько, чтобы посмотреть, как наш ученый муж к экзаменам готовится, а он положил историю на подоконник, а на историю свою многодумную головушку и - почивает. А рядом с историей вот эта канальская бумажка лежит... Не угодно ли прослушать?

- Я тебя серьезно прошу: перестань! - строго повторил Ваня. - Как сознательная личность, ты не имеешь права врываться так в чужую душу...

- А ты имеешь право морочить всем голову? Все по твоей значительности думают, что ты - Максим Максимыч Ковалевский, а ты пишешь стихи, как второклассник какой... Слушайте, Таня!

- Погодите, я сяду... - сказала девушка, опускаясь к зеленому столику. - Уж как устала... Ну?

- Прошу тебя... - попытался было протестовать брат.

- Не проси! Ты будешь казнен публично! - сказал студент. - И смотри, брат, не очень напирай: ты мои бицепсы знаешь, милый друг! Ну, слушайте, город и мир!

- Ну пусть... - покорился Ваня. - Ты не меня унижаешь, а себя... И он, отвернувшись в сторону, сел на один из плетеных стульев. Феня

умерила ход своей машинки и тоже прислушалась.

- Силенциум[13]! - торжественно проговорил Володя и с небольшими подчеркиваниями начал:

Какая ночь вокруг! Какая тишина!

На улице шумит назойливо, тоскливо

Осенний дождь. И ветер сиротливо

Поет мне песнь у моего окна...

Черт бы его совсем взял! Это он весной, когда все живет во все лопатки, так скулит - что же с ним в самом деле по осени будет, хотел бы я знать?

И в песне той мне слышатся рыданья

И сказка грустная о счастье дней былых...

Это когда ты в приготовительном классе, что ли, был? Да, конечно, жаль, что те славные времена прошли безвозвратно, но что же, брат, поделаешь? Сик транзит глориа мунди[14]...

О сколько муки в ней! О сколько в ней страданья!

Какая сила, страсть подавленная в ней!

Под звуки песни той, унылой, безотрадной,

В моей душе минувшее встает,

И, хотя знаю я, прошло все невозвратно,

Но сердце трепетно назад его зовет!

А все-таки не верится мне, брат, чтобы ты в самом деле о пеленках стосковался! Чудаки эти пииты, в самделе: у парня завтра усы появятся, а ему манной кашки опять захотелось... - засмеялся он и, подняв значительно палец, продолжал:

И вновь мне хочется души родной участья,

И... и... и... –

ну, тут все так перечеркнуто, что ничего не разберешь. Значит, пороху у Максима Ковалевского не хватило... Жоли[15]?

- Ну хорошо. Поиздевался, теперь отдай... - сказал Ваня.

- Ни за какие в мире! - воскликнул Володя. - Буду всему городу показывать, в «Русские ведомости» пошлю - чтобы все знали, какой ты... крокодил...

И он залился веселым смехом.

- Ну хорошо... - сказал Ваня и с достоинством удалился в дом.

- Ну зачем вы его так обидели? - заметила Таня.

- Во-первых, мы так ссоримся сорок раз на неделе и ничего... - сказал студент и, понижая голос, продолжал: - А во-вторых, вы, хотя и женщина, но ужасно не проницательна: он, каналья, страшно доволен, что стихи его дошли куда нужно...

- То есть? - с любопытством навострила ушки девушка. Володя выразительно покосился на окно, в котором шила Феня.

- Компренэ[16]?

- Да? - удивилась девушка. - Вот новость! А она премиленькая...

- И весьма...

- Это что еще такое? - возмутилась Таня. - Уже успел разглядеть?

- Да, но... Танек, миленькая, я с мольбой к тебе...

- Ну? - с нежной улыбкой проговорила девушка.

- Миленькая, приходи завтра к обедне к Николе Мокрому! Хорошо? А потом возьмем лодку и поедем кататься - к Княжому монастырю, в Старицу... Милая, Танюрочка моя...

- Ты не заслуживаешь этого по твоему легкомыслию, но... посмотрим...

- Это я-то легкомыслен?! Ого! Во мне масса солидности - только, может быть, это не так заметно... Вот скоро мы с тобой поженимся и...

- Это еще что за новости? А курсы? Я хочу еще на курсы...