Рассказ 77

В Задуваеве вдова жила, без мужа. Это двести пятьдесят километров по Сибирскому тракту. Звали вдову Суетиха. Муж ее, Кондрат Степанович, перевернулся с трактором, лесом его жмякнуло, он и помер, поболевши. Кондрат помер, и пошла Суетиха по рукам. Без мужика, понятно, сорвалась с цепи, закрутилась. Дом у них был просторный, новый, высокий, с подклетью на российский манер, потому что сам Суетихин был из России и у них там в области, если кто бывал, такие дома ставят, двор обязательно крытый. В Задуваеве у нас много народу сборного, сибиряков даже меньше. Все удивлялись — зачем так строишь, Кондрат? Работы сколько и лесу пропасть! Корове, говорит, лучше, тепло, снегу во дворе не лежать, не чистить снег-то. А сырости летом не будет, если закрыто? Летом и чистить надо, зато и мух не будет, слепня, паута, овода. Чистота — залог здоровья. Соглашаться с ним соглашались, но сами не перенимали. Сеновал к дому пристроил вместе со стайкой, прямо корове сваливать, торнул вилами, и все, не то что у нас, каждый навильничек через весь двор переть надо. Он смеялся все. Сибирь, мол, леса, как грязи, можно сказать, и что же вы, товарищи, или вы вербованные какие? Как у Сеньки Семенчика, немного лучше! Семенчик — он все лето дровишки пилит с бензопилой, чурки городит круг огорода, круг дома, аж до бани баррикаду возвел! Вот его Кондрат и зудил, почо, мол, Семенчик, столько лесу переводишь, поту проливаешь, денег переплочиваешь? Ведь изба у тебя объему в десять раз меньше, чем ты дров напроворил, листвягу! А Семенчик на западный свой язык отвечает, поскребши в затылке, и, между прочим, молодой человек, а уже летом в зимней шапке ходит, как дедуся:

— Да кто его знает, замерзну!

— Как замерзнешь?

— Да хату, — говорит, — сквозь продувает. Улицу топим.

— Хату и ремонтируй!

— Нет, — отвечает.

— А что нет?

— Да кто его знает, поедем в другую область, заработки там есть.

— Четвертое лето в балагане живешь, а на спор, так и еще лет пять просидишь! Отремонтировать — разве на дорогу деньги брошены, больше за хату возьмешь при эвакуации.

— Да кто его знает, попиляем…

Вот, значит, как жили. Стыдно сказать, есть, которые хайрюза на воде жарили, масло экономили. Это свиньям лучше отдать, чем такую рыбу поганить. Семенчик тот же. Да что говорить. Но вот Кондрат был не то. Мужик! Он бы сто лет прожил, но непредвиденный роковой случай его подкосил, бревнами задавило. Тут хоть Кондрат, хоть кто. Суетиха же пела в клубе, все слышали. «Есть по Чуйскому тракту дорога, много ездит по ней шоферов!» Голос у нее разгульный, похабный, но действовала, змея! Прелести в ней много. Кондрат там и шоферил. «Когда АМО ФОРДА перегонит, тогда Раечка будет твоя!» Ее и звали Райкой, все сходится, совпадает. Про себя, значит, пела. Бесстыжая баба. Кондрат и страшный мужик был, да мышь копны не боится. Для нее у нас хладнокровное житье было после тракта этого Чуйского. Наших баб в глаза презирала, утки, мол, и все. Пела, танцевала хорошо, пила. Купалась исключительно нагишом. Кондратом хвасталась перед бабами. Откровенно, дескать, не перепашешь его. Дар у него, значит, был на это дело. А за что же, мол, бьет тебя? Неверная ты ему? А, говорит, он много хочет, а у меня еще больше остается! На руку дерзкая была, дралась с бабами за всяко, и вдовой стала — не присмирела. Но тут не то, бабы коллективом против нее. То в очереди поколотят, то на улице. Белье полоскала в речке — и ее избили, и все стираное в грязи изваляли. Она белье грязное в таз сложила, идет потрепанная, блатные песни назло поет. «Если увидишь вора молодого, то передай, что в тюрьме умерла. Значит, он воровал, воровала и я». Гладкая баба, подобранная, живот, как у девки, будто не она рожала, а тетя. Наши-то бабы, что правда, то правда: чулки какие-то старушечьи оденут, штаны из-под подола видны, а еще губы накрасит иная! Вот она я! Новое опять же наденут на гулянку, так коробом и стоит.