Рассказчица

– Не по своей воле я стал таким, – сдержанно проговорил Алекс. – Я стараюсь держать Казимира под замком, чтобы его никто не видел. Кормлю его сырым мясом, но он всегда голоден. Я делаю, что могу, лишь бы естество не одерживало над ним верха. Себя я тоже пытаюсь обуздывать. Обычно мне это удается. Но один раз он сбежал, когда я ушел, чтобы достать ему еды. Я направился по его следам в лес. Он напал на твоего отца, когда тот рубил дрова для печи, но у твоего отца был топор. Когда я подбежал, чтобы отвлечь Казимира, это дало ему шанс дать отпор. Он рубанул Казимира по бедру. Я рванулся, чтобы выхватить у него топор. И не знаю, запах крови или адреналин у меня внутри… – Алекс отвернулся. – Я не знаю, почему это случилось, почему я не смог сдержаться. Он все-таки мой брат. Это мое единственное оправдание. – Алекс взъерошил рукой волосы, и они встали у него на голове петушиным гребнем. – Я понимал, если такое случится опять, хотя бы раз, это будет уже слишком. Нужно было найти какой-то способ, чтобы защитить других людей, на всякий случай. И я попросился работать у тебя.

Я посмотрела на его шрамы, вспомнила, как он каждый день пек для меня булочку и просил съесть ее всю. Вспомнила проданные на этой неделе багеты и покупателей, которые говорили, что их вкус был сродни религиозному опыту. Пришла мне на память и старуха Сал, которая говорила, что защититься от упыря можно, только испив его крови. Я подумала про розовый оттенок теста и поняла, о чем говорил мне Алекс.

Он пускал себе кровь, чтобы спасти нас всех от себя.

Сейдж

Моя бабушка выживала дважды. Задолго до того, как я узнала, что она имеет какое-либо отношение к Холокосту, она поборола рак.

Я была совсем крошкой, года три. Сестры отправлялись в школу на весь день, а мама брала меня к бабушке каждое утро, когда дед уходил на работу, чтобы она не оставалась одна, пока выздоравливает. Бабушке полностью удалили грудь. Она лежала на диване, я, сидя за кофейным столиком, смотрела «Улицу Сезам» и раскрашивала картинки, а мама прибиралась, мыла посуду и готовила еду. Каждый час бабушка делала зарядку – «ползла» пальцами по стене рядом с диваном, стараясь вытянуть руку как можно дальше. Это был способ восстановить поврежденные во время операции мышцы.

Каждое утро сразу по прибытии мама отводила бабушку в ванную принимать душ. Она закрывала дверь, расстегивала молнию на бабушкином домашнем халате и оставляла ее мыться самостоятельно. Через пятнадцать минут мама тихо стучала в дверь и входила. Появлялись они вместе: бабушка пахла тальком, была одета в свежий халат, волосы на затылке мокрые, а остальные почему-то сухие.

Однажды, устроив бабушку под душем, мама поднялась по лестнице наверх со стопкой выстиранного белья.

– Сейдж, – сказала она мне, – оставайся здесь, пока я не приду.

Я даже не отвернулась от телевизора; на экране был Оскар Ворчун, а я боялась Оскара. Если бы я оторвала от него взгляд, он мог бы улизнуть из своей мусорной корзины, пока я не смотрю.

Но как только мама ушла, Оскар тоже пропал с экрана, и я побрела в ванную. Дверь была не заперта на задвижку, чтобы мама могла войти. Я приоткрыла ее совсем чуть-чуть, и меня сразу обдало влажным паром. Я почувствовала, как мои волосы от влажного воздуха скручиваются в завитки.