Рассказчица

– Друзья! – широко раскинув руки, провозгласил Дамиан. – Мы изловили чудовище! – (Толпа, жадно заглотив его слова, взревела.) – Мы похороним упыря так, как его следовало похоронить изначально: лицом вниз, на перекрестке дорог, пронзив сердце дубовым колом.

Алекс рядом со мной задергался. Я успокоила его, мягко придержав за плечо, и шепнула:

– Не надо. Разве ты не видишь, что это все – ловушка для тебя?

– Мой брат не может сам себя сдерживать. Это не значит, что его поступки правильны, но я не могу сидеть здесь…

Дамиан подозвал одного из солдат:

– Сперва мы убедимся, что он действительно мертв и не оживет. А сделать это можно только одним способом.

Солдат вышел вперед со страшной кривой косой. Лезвие сверкнуло, как драгоценный камень. Он занес орудие над головой, а Казимир прищурился на солнце, пытаясь разглядеть, что происходит.

– Три, – начал отсчет Дамиан. – Два. – Он повернулся и посмотрел в сторону нашего укрытия, – значит, с самого начала знал, где мы. – Один.

Лезвие с визгом прорезало воздух, голова Казимира отскочила от тела. Помост залило кровью. Она стекала тонкой струйкой с края и бежала ручейком по земле к толпе зрителей.

– Неееет! – завопил Алекс.

Он оторвался от меня и кинулся к помосту, а стражники бросились ему наперерез. Но Алекс больше не был человеком. Он кусался и царапался, отбросив семерых мужчин с силой целой армии, когда толпа рассеялась, чтобы укрыться.

Когда остался только Дамиан, без своего защитного эскорта, Алекс шагнул вперед и зарычал. Дамиан поднял было меч, но выронил его, развернулся и дал дёру.

Не успел он добежать и до середины площади, как Алекс настиг его, схватил и повалил на спину, пусть ясное голубое небо станет последним, что тот увидит. А потом одним резким, винтящим движением вырвал у него сердце.

Сейдж

В больнице пахнет смертью. Слишком чисто, слишком прохладно. Стоило мне войти сюда, и я сразу вернулась на три года назад, когда сидела здесь и смотрела, как постепенно угасает мама.

Мы с Лео стоим в коридоре рядом с палатой Джозефа. Врач сказал мне, что Джозефа привезли сюда для промывания желудка. Очевидно, у него возникла побочная реакция на какое-то лекарство, волонтер из движения «Еда на колесах» нашел его лежащим на полу без сознания.

«Кто же сегодня вечером позаботится о Еве?» – думаю я.

Лео в палату не пустят, только меня. Джозеф сказал, что я его ближайшая родственница. Довольно странное заявление, если учесть, что он просил меня убить его.

– Не люблю больницы, – говорю я.

– А кто их любит.

– Не знаю, что мне делать, – продолжаю шепотом.

– Ты должна поговорить с ним, – отвечает Лео.

– Хочешь, чтобы я убеждала его, мол, нужно поправляться, а сам потом выпроводишь его из страны и он умрет в тюремной камере?

Лео обдумывает мои слова:

– Да. После суда.

Его прямота шокирует меня настолько, что я мигом возвращаюсь в настоящее, киваю, набираю в грудь воздуха и вхожу в палату Джозефа.

Несмотря на рассказ бабушки, на фотографию из «коллекции» Лео, Джозеф – всего лишь старик, только оболочка от того головореза, каким он был когда-то. Под голубым больничным одеялом проступает костлявое тело, редкие седые волосы взлохмачены. Трудно поверить, что когда-то один вид этого человека наводил на других людей ужас.