Рассказчица

Джозеф спит, его левая рука закинута за голову. Шрам на внутренней стороне плеча, рядом с подмышкой, который он мне показывал, хорошо виден – блестящая темная пуговица с неровными краями размером с монету в 25 центов. Оглянувшись через плечо, я вижу в коридоре Лео, он не отрывает от меня глаз. Поднимает руку, давая знать, что он рядом.

Снимаю на камеру мобильника шрам Джозефа, чтобы Лео тоже его увидел.

Быстро сую телефон в карман, как только в палату входит медсестра.

– Вы та девушка, о которой он говорил? – спрашивает она. – Циннамон, да?

– Сейдж, – весело поправляю ее я, думая, видела ли эта женщина, как я делала снимок? – Та же полка со специями, но другая банка[70].

Медсестра смотрит на меня с недоумением:

– Что ж, вашему другу мистеру Веберу очень повезло, что его вовремя нашли.

Найти его должна была я.

Эта мысль кинжалом пронзает мой мозг. Как единственной настоящей подруге Джозефа, мне следовало быть рядом, когда я ему понадоблюсь. А вместо этого я поругалась с ним и убежала из его дома.

Проблема в том, что Джозеф Вебер – мой друг, а Райнер Хартманн – враг. Так как же мне быть, если это, оказывается, один и тот же человек?

– Что с ним случилось? – спрашиваю я.

– Съел заменитель соли, принимая слабительное. Уровень калия в крови скакнул до небес. Это могло закончиться остановкой сердца.

Я сажусь на край кровати и беру Джозефа за руку. На запястье у него – больничный браслет с надписью: «ДЖОЗЕФ ВЕБЕР, р. 20.04.1918, В+».

Знали бы они, что это не его настоящее имя.

Пальцы Джозефа вздрагивают, и я выпускаю его руку, будто обожглась об нее.

– Ты пришла, – хрипит он.

– Конечно пришла.

– Ева?

– Я заберу ее к себе. С ней все будет хорошо.

– Мистер Вебер? – встревает сестра. – Как вы себя чувствуете? У вас что-нибудь болит?

Старик качает головой.

– Можем мы поговорить минутку? – обращаюсь я к медсестре.

Она кивает:

– Я вернусь измерить вам температуру и давление через пять минут.

Мы ждем, пока она выйдет, чтобы продолжить разговор.

– Это произошло не случайно, да? – шепчу я.

– Я не дурак. Фармацевт в аптеке говорил мне о взаимодействии лекарств. Я решил проигнорировать его советы.

– Почему?

– Если бы ты помогла мне умереть, мне не пришлось бы делать это самостоятельно. Хотя зря я старался, никакого толку. – Джозеф обводит рукой больничную палату. – Я же говорил тебе. Это мое наказание. Что бы я ни делал, смерть не приходит за мной.

– Я не обещала, что помогу вам, – напоминаю ему я.

– Ты рассердилась на меня за правду.

– Да, – признаюсь я. – Рассердилась. Это тяжело слышать.

– Ты убежала из моего дома.

– Вы прожили с этим грузом почти семьдесят лет, Джозеф. Вы должны были дать мне больше пяти минут на раздумья. – Я понижаю голос. – То, что вы сделали… о чем рассказали мне… мне от этого тошно. Но если я… понимаете, выполню вашу просьбу… теперь, то сделаю это из злобы, из ненависти. И это низведет меня на ваш уровень.

– Я знал, что ты расстроишься, – признается Джозеф. – Но ты не первая, к кому я обратился.

Странно. Значит, в этом городе о деяниях Джозефа знал кто-то еще… И не донес на него?

– Твоя мать, – продолжает Джозеф. – Она была первой.

У меня отваливается челюсть.

– Вы знали мою маму?

– Я познакомился с ней много лет назад, когда работал в старшей школе. Преподаватель истории религий пригласил ее рассказать об иудаизме. Во время перерыва я столкнулся с ней в учительской. Она сказала, что ее нельзя назвать образцовой иудейкой, но это все же лучше, чем ничего.

Похоже на маму. Я даже смутно помню, что она действительно выступала перед классом моей сестры, и Пеппер жутко стеснялась. Могу поспорить, теперь она все отдала бы за возможность побыть рядом с мамой. От этой мысли у меня перехватывает дыхание.

– Мы разговорились. Она, конечно, заметила мой акцент и сказала, что ее свекровь была родом из Польши и выжила в концлагере.

Я замечаю, что, говоря о моей бабушке, Джозеф использует прошедшее время, и не поправляю его. Не хочу, чтобы он вообще знал о ней.

– Что вы ей сказали?

– Что меня отправили на учебу за границу во время войны. Много лет я пытался снова войти с ней в контакт. Я чувствовал, что наша встреча – это судьба. Она не только сама еврейка, но к тому же породнилась по браку с бывшей узницей концлагеря. Лучшего человека, который мог бы дать мне прощение, не найти.

Я думаю, как отреагировал бы на это Лео: «Один еврей не может заменить другого».

– Вы хотели попросить, чтобы она убила вас?

– Помогла умереть, – поправляет меня Джозеф. – Но потом я узнал, что ее больше нет. А затем встретил тебя. Сперва я не знал, что ты ее дочь, но, когда это стало ясно, понял: жизнь свела нас не случайно. Я должен был обратиться к тебе с просьбой, которую не успел высказать твоей матери. – Голубые глаза Джозефа наполняются слезами. – Я не умру. Я не могу умереть. Можешь считать мою уверенность в этом глупой, но иного мне не дано.

Я невольно вспоминаю сочиненную бабушкой историю про упыря, который молил о смерти как об освобождении от вечных страданий.

– Едва ли вы вампир, Джозеф…