Рассказчица

Я просыпаюсь и обнаруживаю, что Адам трясет меня за плечо, а в окно бьет утренний свет. Я проспала много часов.

– Сейдж, с тобой все в порядке?

Я никак не могу проснуться, во рту пересохло.

– Адам, – едва ворочая языком, произношу я, – ты разве не ушел?

– Я беспокоился о тебе. Ты не брала трубку.

Пошарив рукой по дивану, нахожу мобильник и включаю его. Там два десятка сообщений. Одно от Лео, три – от бабушки. Несколько от Адама и, странно, еще штук шесть от каждой сестры.

– Пеппер позвонила мне, – говорит Адам. – Боже, Сейдж, я знаю, как вы были близки. И хочу, чтобы ты поняла: я здесь ради тебя.

Я мотаю головой, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна, и постепенно все начинает проясняться. Делаю глубокий вдох, но ощущаю только запах талька.

Дейзи сообщает мне и моим сестрам, что бабушка почувствовала усталость и легла отдохнуть около двух часов дня. Когда она не встала к ужину, Дейзи забеспокоилась, что ее подопечной будет не уснуть ночью, пошла в спальню и включила свет. Она попыталась разбудить бабушку, но не смогла.

– Это случилось во сне, – сквозь слезы говорит нам Дейзи. – Ей не было больно, я знаю.

Откуда такая уверенность?

Что, если испытание, которому мы с Лео подвергли бабушку, сгубило ее?

Что, если ее потопили и унесли вызванные нами воспоминания?

Что, если перед смертью она думала о нем?

Эти мысли и ощущение вины не оставляют меня, а потому я не могу найти себе места.

Но рассказать все Пеппер и Саффрон невозможно. Мне и так кажется, что они до сих пор винят меня в смерти матери, хотя и уверяли в обратном. Пусть не думают, что и бабушку тоже я в гроб свела. И вот я стараюсь не попадаться им на пути, а сама тайком лью слезы, и сестры оставляют меня в покое. Думаю, они немного напуганы моим видом – после смерти бабушки я стала похожа на зомби. Я не протестую, когда Пеппер и Саффрон заявляются ко мне и переставляют мебель, чтобы мы могли провести шиву – первую неделю траура по покойному. Я не возмущаюсь, когда они выбрасывают из моего холодильника просроченный йогурт или брюзжат, что у меня нет кофе без кофеина. Я не беру в рот ни крошки, даже когда приходит Мэри с корзиной свежей выпечки и соболезнованиями; она говорит, что поставила свечку за мою бабушку, как только узнала о ее кончине, и теперь ставит их на каждой мессе. О Лео и Райнере Хартманне я молчу. Джозефу в больницу звонить не пытаюсь. Говорю только, что в последние недели я проводила много времени с бабушкой, и поэтому мне хотелось бы остаться с ней наедине в прощальном зале перед церемонией похорон.

Бабушка прожила замечательную жизнь. Она стала свидетельницей того, как ее народ уничтожали, и, даже когда гонители добрались до нее самой, верила в силу человеческого духа. Она отдавала, когда у нее самой ничего не оставалось; боролась, едва держась на ногах; цеплялась за завтра, не имея опоры под ногами вчера. Она, как хамелеон, меняла обличья – девочка из семьи с достатком, испуганный подросток, погруженная в свои фантазии молодая писательница, непокорная узница, жена военного, заботливая, хлопотливая мамаша. Она меняла роли, чтобы выжить, но не позволяла другим определять их за себя.

Все сходились в том, что ее жизнь была богата событиями, важна, хотя сама она предпочитала не распространяться о своем прошлом и держала его в секрете. Оно никого не касалось, только ее, и в этом смысле ничего не изменилось.

Так будет и дальше. Об этом я позабочусь. После всего, что я сделала – привела к ней Лео, позволила ему устроить допрос, – это самое меньшее, чего от меня можно ждать.

Голова кружится от голода, жары и печали. Я в отупении бреду от взятой Пеппер напрокат машины к похоронному бюро, где нас ждет Адам. Он в темном костюме, сперва приветствует Пеппер и негромко произносит:

– Я очень сочувствую вашей утрате.

Неужели эти слова для него не пустой звук? Когда повторяешь одно и то же снова и снова, не выхолащиваются ли эти фразы до полного обессмысливания?

– Благодарю вас, – отвечает Пеппер, пожимая протянутую им руку.

Затем Адам поворачивается ко мне:

– Я знаю, вы хотели провести какое-то время наедине с вашей бабушкой.

«Адам, это же я!» – думаю я про себя, а потом вспоминаю, что сама оттолкнула его.

Он проводит меня в заднюю комнату, а Пеппер садится и строчит кому-то эсэмэску – может быть, флористу, поставщику продуктов, мужу и детям, которые вот-вот должны приземлиться в аэропорту? Только когда дверь за нами закрывается, Адам обнимает меня. Сперва я деревенею, а потом сдаюсь. Это проще, чем затевать ссору.

– Ты выглядишь ужасно, – выдыхает он мне в ухо. – Ты спала хоть сколько-нибудь за последние два дня?

– Не могу поверить, что ее больше нет, – невпопад отвечаю я, заливаясь слезами. – Я теперь совсем одна.

– У тебя могу быть я…

Правда? Сейчас?

Закусываю губу и отступаю от него.

– Ты уверена, что хочешь это сделать?

Я киваю.