Рассказчица

Лилии я оценила бы, если бы не знала, что местный флорист делает Адаму большую скидку на цветы – об этом сам Адам мимоходом обмолвился, когда мы готовились к похоронам мамы. Вообще-то, насколько я понимаю, этот букет остался от утренней похоронной церемонии.

– Мне что-то не хочется разговаривать с тобой, – говорю я, проходя мимо Адама, но он ловит меня за руку, притягивает к себе и целует.

Интересно, Лео уже отъехал достаточно далеко или все еще видит нас?

Да какая мне разница!

– Вот и она, – бормочет Адам, не отрываясь от моих губ. – Я знал, что девушка, от которой я без ума, где-то здесь.

– На самом деле она на другом конце города жарит курицу тебе на ужин. Понимаю, за всем не уследишь.

– Я это заслужил, – говорит Адам и вслед за мной входит в дом. – Но я потому и приехал, Сейдж. Ты должна меня выслушать.

Он ведет меня в гостиную. Я понимаю, что мы с ним нечасто проводили время здесь. Когда он приходил, мы обычно сразу отправлялись в спальню.

Адам сажает меня на диван и берет за руку:

– Я люблю тебя, Сейдж Зингер. Люблю, как ты выставляешь ногу из-под одеяла, когда спишь, и как хрустишь попкорном, когда мы смотрим кино. Люблю твою улыбку и мысок волос у тебя на голове. Это штампы, я знаю, но, увидев тебя вчера вечером с этим парнем, я понял, как много теряю. Я не хочу, чтобы тебя кто-нибудь увел, пока я тяну с решением. А потому говорю честно и просто: я люблю тебя и хочу быть с тобой навеки. – Адам встает на одно колено, не выпуская моей руки. – Сейдж… выходи за меня.

Я ошалело смотрю на него. А потом разражаюсь хохотом, хотя и уверена, что он ожидал совсем не такой реакции.

– Ты ничего не забыл?

– Кольцо… я знаю, но…

– Не кольцо. А то, что у тебя есть жена.

– Не забыл, конечно, – говорит Адам, садясь на диван. – Потому и пришел. Я подаю на развод.

Я откидываюсь на подушку.

Вот это номер!

Есть много причин для распада семьи. Достаточно крупицы эгоизма, малейшего проявления жадности, легкой неудачи. И тем не менее, когда семейная связь крепка, прочнее ее ничего нет.

Я потеряла отца и мать, перестала общаться с сестрами. Мою бабушку лишили родителей. Мы десятки лет латали дыры. Но вот передо мной Адам – рыцарственно отбрасывает прочь тех, кого любил, чтобы начать сначала. Мне стыдно, что я довела его до этой точки. Надеюсь, еще не поздно и он успеет понять то, что сама я только-только начинаю осознавать: если у тебя есть семья, ты никогда не останешься один.

– Адам, – тихо говорю я, – иди домой.

На этот раз все по-настоящему.

Я говорила Адаму, что наши отношения закончились, но теперь абсолютно в этом уверена. И ясно понимаю: теперь все в прошлом, а потому не могу дышать и неудержимо всхлипываю. Это похоже на скорбь по утраченной любви. Да так и есть на самом деле.

Адам не хотел уходить.

– Ты не всерьез, – сказал он мне. – Ты сама не понимаешь, что говоришь. – (Но я была серьезна, может быть, впервые за три года. Я увидела себя глазами Мэри и Лео, и мне стало стыдно.) – Я люблю тебя и хочу на тебе жениться, – добавил Адам. – Чего тебе еще?

На этот вопрос есть много разных ответов.

Я хотела бы идти по улице рука об руку с красивым парнем и чтобы другие женщины не изумлялись, почему он с такой, как я.

Я хотела быть счастливой, но только если это не разобьет сердце кому-то другому.

Я хотела чувствовать себя красавицей, а не думать, что мне просто повезло.

Адам ушел только потому, что я убедила его сквозь слезы, что он лишь усложняет мне жизнь. Что если я ему действительно дорога, он должен уйти.

– Ты сама этого не хочешь, – упирался Адам.

Те же по сути слова сказал мне Джозеф во время нашей последней шахматной партии. Но иногда, чтобы победить, нужно чем-то пожертвовать.

Глаза у меня от слез покраснели, нос забит соплями. Я сворачиваюсь в клубок на диване и прижимаю к себе Еву. В кармане дребезжит мобильник, на экране вспыхивает номер Адама. Я сбрасываю звонок. Звонит домашний телефон. И, не дав зазвучать оттуда голосу Адама, я вытаскиваю шнур из розетки. Мне сейчас нужно побыть одной.

Выпиваю полтаблетки снотворного, оставшегося после маминых похорон, и засыпаю беспокойным сном на диване. Мне снится, что я в концлагере, на мне полосатое платье, как было у бабушки, за мной приходит Джозеф в офицерской форме. Хотя он и старик, его рука сжимает мою крепко, как тиски. Он не улыбается и говорит по-немецки, я не понимаю, что ему нужно. Он вытаскивает меня во двор, я спотыкаюсь и падаю, разбиваю коленки. Там у гроба стоит Адам. Он поднимает меня и кладет в гроб, говоря: «Пора». Потом протягивает руку и хочет закрыть крышку. Я понимаю, что он задумал, и начинаю бороться с ним. Но хотя мне удается поцарапать Адама до крови, он пересиливает меня и опускает крышку, хотя я жива и жадно ловлю ртом воздух.

«Не надо! – кричу я, колотя кулаками изнутри по атласной обивке. – Ты меня слышишь?»

Но никто не отзывается. Я продолжаю стучать.

– Ты там? – слышу я чей-то голос и думаю, может, это Лео, но боюсь отозваться, чтобы не расходовать лишний кислород. Дышать трудно, легкие будто забиты бабушкиным тальком.