Расскажу…

Приезжаем на студию, меня встречает второй режиссер: «Почему так долго?!» – «Так мы же на рынок заезжали». – «А-а! Это другое дело». То есть это была самая уважительная причина, что потрясающе. Более того, шли мы по студии, вот представляете, она такая уютная, открыты у всех двери, жара несусветная, кондиционеров нет или если есть, то они не работали, в каждой комнате кто-то играет в нарды, кто-то сидит пьет их знаменитый чай, а у кого-то плиточка, кто-то уже готовит свои баклажаны. Короче, такой дом, знаете, киностудия-дом. В каждом кабинете что-то варится-шкварится-делается, пьется, естся, вообще удивительно хлебосольные очаровательные люди, и у меня самые добрые воспоминания об этом городе, о стране, о людях этой страны и, конечно, об Аждаре Ибрагимове, который снял замечательное кино, снял его быстро, достойно, очень дружелюбно, очень легко.

С ним работалось замечательно. Он сделает замечание так легко, шутливо, и вроде как ты понимаешь, как надо играть и как не надо.

Никогда не забуду, как я продолжала мамульку свою истязать, потому что она говорила: «Ну в конце концов, ну давай купим какой-нибудь кусок мяса. Тут полно баранины». – «Нет, мамуля, нельзя, вредно, вредно, вредно!» Она говорит: «Ну, ладно», – и терпела это мое увлечение и, так же как и я, ела бесконечные помидоры, баклажаны, кабачки, виноград, арбузы. С другой стороны, это не так уж плохо.

И там мы вдруг подобрали какого-то котенка, которого, естественно, хотели то ли утопить, то ли они сами – несчастные несколько котят – упали с обрыва, а один вдруг замяукал. И там какие-то детишки бегали и кричали: «Тут котенок! Котенок!» Ну и я, естественно, пошла. Что-то надо было делать с этим котенком. Конечно, я его беру. И, вы знаете, вот ведь тоже никогда не знала, что, когда животное умирает, на него нападают блохи. То есть когда оно уже не может сопротивляться. Мне это потом мама сказала, но я этого никогда не видела. У нас всегда кошки, котята были чистые, я не видела на них ничего. А тут вдруг беру – он маленький, пищит и на нем просто тьма этих блох, которые явно уж хотели его добить.

И мама на моих глазах сунула его под рукомойник, взяла щетку и давай его сразу же щеткой мыть, счищать. Прямо, знаете, поток с него сходил вот этот блошиный в дырочку рукомойника вместе с пеной. И он стал чистенький абсолютно, у него даже головка повисла, до того он устал от всего, он даже не мяукал. Мы его завернули в полотенце, нашли какую-то коробочку, положили его туда, и он тихо заснул. Нам с мамой надо было срочно что-то делать. Надо было принести молоко. Я побежала в столовую уже основного здания и говорю: «Мне нужно немножко молочка для котенка». Мне дали полстакана молока. Я прибегаю, и вдруг смотрю – глазки открыл. Пузико розовое, потому что шерстки совсем нету, маленький, крошечный, беззащитный, в серую полосочку.

Мы ему дали молоко, он еще не мог его пить, и мама моя, умница, тут же взяла из-под кордиамина или корвалола бутылку, промыла ее, потом туда налила молоко, нашла какую-то пипетку, которой мы в нос капаем, надела на бутылку, дырочку сделала, в рот ему воткнула. И что вы думаете, через какое-то время – чмок-чмок-чмок. Короче, это чудо у нас прижилось. И так мы его сначала и назвали – Чудо-Чудак, а потом выяснилось, что это девочка. Она, естественно, стала с нами жить, конечно, я никуда ее не то что выкинуть, но даже и отдать не могла. Прозвали мы ее Чудка. И позже она приехала со мной в Москву, в московскую квартиру. Она прижилась, стала красавицей, немножко диковатой, потому что это порода абсолютно диких кошек, уличных, причем, я так понимаю, вообще не столько с людьми живущих, а так, «при людях» чуть-чуть. Но все-таки на свежем воздухе.

Так вот, Брег. Сижу я однажды на пляже, сняла свои бигуди, приготовилась к съемке, и вдруг меня кто-то окликает. Поворачиваюсь – и какой-то фотограф меня снял. А чуть позже он приносит фотографии любительские. И я должна вам сказать, что это лучшие фотографии за всю мою жизнь. Кроме последних, которые уже делал классный фотограф, и уже я в другом возрасте, в другом статусе, в другом состоянии души, чем в тот момент. Они не выставлены светом, не специально сделаны в павильоне, просто так – на пляже, очень красиво. Красиво не потому, что я красивая, а потому, что, наверное, все как-то совпало: и солнце, и загар, и эта Бельгя, и, наверное, моя диета, от которой, конечно, как только я вернулась в Москву, мне пришлось отказаться. Потому что у нас холодный климат и другая жизнь. И более того, я даже думаю, после того как перепробовала все экстремальные способы похудения, что жить нужно в гармонии с собой. Есть надо все, испытать в жизни по возможности многое, все невозможно, но многое. Увидеть постараться как можно больше.