Расскажу…

Не скрою от вас, в этот миг я очень вежливо улыбнулась, сделав вид, что безмерно рада, хотя я все равно была рада, потому что он меня занимает в своем спектакле. Но я не очень помнила эту Машу и не могла сказать, что это самая лучшая роль на свете. Так как-то я молча ретировалась и убежала в надежде, что начнется новая работа.

И вот началась работа. Сразу же с осени. Фантастическая работа, потому что вот уж поистине, мало того что он гениальный артист, он потрясающий режиссер, и, наверное, замечательный мог быть педагог, хотя, мне кажется, он не преподавал, потому что, как он по крайней мере возился и репетировал, и требовал, и вдохновлял, и вел к каким-то невероятным высотам, и буквально просто не слезал с каждой интонации, с каждой реплики, с каждого прохода, он выстраивал роль так, что просто она становилась одной из самых лучших ролей, ну по крайней мере в моем репертуаре – точно. Но мне казалось, что даже и в спектакле.

Позже я действительно это читала в прессе, потому что, когда мы приехали с этим спектаклем в Лондон и по Би-Би-Си, кто слушал это замечательное радио в городе Москве, рассказывали, что приехал Московский Художественный театр, дальше, простите, что-то поругивали, но в результате было сказано, что, без сомнения, невероятная удача – роль Маши в исполнении молодой актрисы с какой-то ужасно длинной и трудной фамилией, а дальше печаталась по-английски моя фамилия. Это обсуждалось по радио, в прессе это печаталось, короче, куда бы я ни приезжала, очень было много рецензий, где было написано: «Черная чайка», потому что Маша всегда в черном, и вот такое парадоксальное название статьи уже сразу о чем-то говорило.

То есть это роль, которая создала мне определенный подъем в моей карьере, какую-то базу, какую-то незыблемую оценку, потому что даже Ефремов, который ругал очень многое и редко что хвалил, в самом начале, как только пришел к нам в театр и мы начали репетировать «Валентина и Валентину», говорил: «Я же видел, как ты играла Машу, это замечательная работа». Он крайне редко кого-либо за что-либо хвалил. В лучшем случае: «Ну, нормально». Вот «нормально» это считается самой высшей похвалой. И вообще, он не любил, когда спрашивали: «Ну, как я сегодня сыграла?» Или: «Олег Николаевич, есть какие-то замечания?» – «Нет, нормально все». Вот это, считай, просто пятерка с плюсом.

Так вот, эта роль в моем репертуаре была одна из самых дорогих и, пожалуй, самых лучших, но поразительная вещь – в этом спектакле играла Аркадину Ангелина Иосифовна Степанова. Замечательно играла. Абсолютно по-своему, причем играла уже в довольно преклонном возрасте. И вообще, надо сказать, сейчас театр очень помолодел, раньше все-таки играли мастера такого уже зрелого возраста, классно играли, но, может быть, для кого-то это было нонсенсом. Скажем, в пьесе написано: цифра возраста такова, а на сцене может быть возраст другой. Но, по большому счету, это не имеет никакого значения. Потому что, например, Ирина говорит: «Мне двадцать лет». Ну не факт, что если ты поставишь актрису в возрасте 20 лет, она сможет тебе сыграть Ирину – одну из самых сложнейших в репертуаре театральном и драматическом.

Она может сыграть несколько реплик, где она 20-летняя, она может сыграть пластику сегодняшнюю, быть абсолютно сияющей 20-летней, но она не сыграет финал так, как нужно сыграть, так, чтобы пронзить зал, она не сможет сыграть всю глубину, в несколько пластов написанную, этого персонажа, ее одиночества, ее принятия решения выйти за нелюбимого человека. То есть там так много сложностей в роли заложено, что не каждая 20-летняя девочка может это постичь так душой, пережить, воспринять и увлечь за собой огромное количество людей. Это очень трудно.

А сумеет сыграть всю палитру написанной роли якобы 20-летней девочки, может быть, женщина чуть постарше, которая хорошо сохранилась, которая может прекрасно войти на какой-то момент в роль 20-летней, ощутить себя 20-летней. Ведь если, по большому счету, вы, читая сейчас эти строки, подумаете про себя и про свою жизнь – что, разве вы никогда не ведете себя как мальчишка или как девчонка, хотя вам намного больше лет? Или, наоборот, разве не ощущаете себя подлинным стариком или старухой, одинокой, никому ненужной, больной, и уже уставшей жить? Разве таких минут у вас не бывает?