Рассказы

У Елены екнуло сердце. Голос доносился откуда‑то из ванной. Елена поспешила туда. Она шагнула внутрь, закашлялась; было ужасно надымлено. Иван сидел в заполненной до краев ванной, абсолютно голый, и курил. Рядом плавали бутылки из‑под коньяка, напоминая надувных утят. На полочке для мыла лежал пистолет.

— Это не дробовик, — сказала Елена, словно это имело значение.

— Не дробовик, ага, — согласился Иван.

В комнату вошел Виктор.

«Спасайся, — неслышно взмолилась Елена. — Скорее убегай, пожалуйста…»

Иван прищурился.

— Привет, — сказал он.

— В спальне труп, — сказал Виктор. — Ты убил человека, Иван.

У Елены екнуло сердце.

— Он не убивал ее! — зачем‑то закричала Елена.

— Замолчи, — оттолкнул ее Виктор.

Он подошел к Ивану.

— Ты убил человека.

— Убил, ага, — сказал Иван. — Человека. Ну а что? Пришла, стала действовать на нервы. Я и пристрелил ее. Чтобы угомонить. А ты, значит, дурачок из Иркутска. Сейчас я тебя угомоню, и мы с Ленкой домой поедем. Наконец‑то домой, ага…

Иван потянулся к пистолету.

Он был пьян, и Виктор опередил его — вытащил свой пистолет и выстрелил. Иван удивленно булькнул. Мыльная вода окрасилась кровью.

Елена закричала и выронила сумочку.

— Пока, сынок, — сказал Виктор.

— Не сметь меня сынком звать, — возмутился Иван. — Ты мне не это… Мой отец умер, ага. И вообще… Кажется, я сейчас… того.

— Да, — подтвердил Виктор. — Со мной ты уже попрощался. А теперь прощайся с ней.

— С кем? — хихикнул Иван.

Елена закрыла глаза. Она утратила чувство реальности происходящего; казалось, вокруг расползается туман.

— А–а, с Ленкой?

Она открыла глаза.

Иван смотрел на нее. Он выглядел жалко и глупо — мокрый, пьяный, раненый… Задыхаясь от слез, Елена шагнула к нему, протягивая руки. Иван потянулся к ней.

И тут Виктор выстрелил.

Иван уронил голову в воду и стал пускать кровавые пузыри. Он больше не шевелился.

Елена так и осталась стоять — на кафельном полу, с распростертыми объятиями. Чувствуя себя неимоверно глупо, она сложила руки на груди. И сказала:

— Боже. Мне очень плохо.

— Да, — сказал Виктор. — Ты выйди. Мне нужно разобраться с трупом.

Нестерпимо захотелось взять и выстрелить в Виктора — в упор, чтобы он почувствовать боль. Он будет стонать и плакать, и она тоже — потому как они едины, они — одно живое существо. Они не любовники, но возлюбленные…

— Я не любила Ивана, — сказала Елена.

— Вот как, — отреагировал Виктор.

— Я любила тебя. Иван был лишь средством. Я всегда любила тебя, всегда только тебя. Но сейчас я ненавижу тебя сильнее, чем люблю, — сказала она. И вышла из ванной комнаты.

Кружилась голова.

Не зная, чем занять себя, Елена заглянула в спальню. На кровати лежала молодая девушка с нежным, очень печальным лицом. По ее груди расползалось кровавое пятно. Девушка была мертва уже несколько часов. Не чувствуя ничего, кроме усталости, Елена прилегла рядом с девушкой и обняла ее.

В ванной возился Виктор.

Перед тем, как уехать, Елена провела еще один день в особняке Виктора. Она позволила ему коснуться себя — после стольких лет.

Однако секс, как она и ожидала, не доставил никому удовольствия, ни ему, ни ей. Виктор был разочарован. Она — нет.

Образ тела

Рагнар берет с подставки изукрашенный нож, проверяет его остроту подушечкой большого пальца, затем искоса смотрит на меня и говорит:

— Будем умирать?

— Нет, — отвечаю я ему.

Рагнар громко и раскатисто смеется. Его волосатый кадык ходит вверх–вниз — зрелище неаппетитное. Я отвожу глаза, морщусь. Я связан. Прикручен веревками к этому чертовски неприятному стулу. Рагнар заходит мне за спину — и одной рукой запрокидывает мой подбородок, а другой практически без нажима проводит по моей шее лезвием. Боль вспыхивает мгновением позже.

— Отправляйся к престолу Его.

Вся моя жизнь, память моя, личность — все это обращается в алую брызжущую агонию, в единое мгновенье заслонившую мир. С громким всхрипами и влажным фырканьем из раны вырывается не только кровь — но и сам я, целиком и без остатка, алыми густеющими брызгами оседая на собственной груди, на руках, на выбивающих дробь ногах, на полу.

Наконец я вытекаю полностью и перестаю быть.

Когда меня, новорожденного, только привезли из роддома, Грета одной из первых осмотрела меня и спросила:

— Мама, а это правда мой братик?

— Тшшш… Ты что такое говоришь? — сказала мама, одной рукой баюкая меня. — Конечно, это твой брат. Его зовут Петер.

— У него неприятные глаза, — задумчиво произнес Грета, заглядывая мне в лицо. — Смотрит так…

По правде говоря, у Греты тоже были неприятные глаза. Чуть блеклые, будто бы рыбьи, внимательные и цепкие — чрезмерно мудрые для ее невеликого возраста. Меня это насторожило, и я на всякий случай приготовился защищаться. Средств у меня было немного: лишь помощь матери. Однако мать была сильнее физически, чем Грета, и я надеялся на нашу победу.

Грета провела пальцем по моей щеке, царапая кожу ногтем. Я сморщил лицо. Грета оттянула мое веко вниз и стала глядеть прямо в открывшийся зрачок.

— Не делай так, — раздраженно произнесла наша мать.

— Мама, я только посмотрю, — стала оправдываться Грета.

— Убери руку!

Грета отступила обратно во тьму.