Всего в кафе их было пятеро. Кроме «сестричек Олсен» и Наташи была еще Анжела, царица кассового аппарата, и тетя Нина, гремевшая тарелками в подсобке и вечно что-то ворчавшая себе под нос. Умеренная ворчливость была ее обычным базовым состоянием, из которого она иногда выбиралась под впечатлением какого-то эмоционального момента, но потом неизменно возвращалась обратно. Зато тетя Нина всегда разрешала девчонкам из соседних секций пользоваться микроволновкой, чтобы подогреть прихваченный из дома обед. Микроволновку девушки между собой прозвали Барашем из-за надписи «microwave oven» на белом боку.
Наташа поставила на поднос чашку кофе с пышной пеной и блюдечко с горячими бутербродами. От запахов у неё даже голова закружилась. Обычно она успевала перекусить между институтом и работой, но сегодня наплыв посетителей лишил ее этой возможности. В сумке её дожидались две слойки с беконом. Ничего же страшного не случится, если она спрячется в подсобке на пять минут?
Однако не успела она вернуться за стойку, как опять зазвонил телефон. На экране высветился мамин номер. Наташа вздохнула: опять, наверное, какое-нибудь поручение от тети Риты. Как наяву послышался мамин голос: «Ну, ты же работаешь в магазине…»
Тетя Рита, мамина сестра, жила в пригородном поселке и каждый Новый Год приезжала к ним в гости на несколько дней, как она говорила, «чтобы окультуриться». Приобщение к культуре выражалось в непрерывном поедании шоколадных конфет из коробки и просмотре всех телепередач подряд. Два года назад папа подарил любимой свояченице на день рождения точно такой же телевизор. Не помогло. Более явно намекнуть на нежелательность её долгих визитов тете Рите никто не осмелился. Традиция закрепилась навечно. Каждый год хмурый папа отправлялся встречать её на автовокзал, и тетя Рита снова водворялась в квартире с большой сумкой и тазиком «селедки под шубой». Под её критическим взглядом все ходили на цыпочках, даже мебель как-то съеживалась, а от громогласного голоса позвякивал хрусталь в шкафу.
Мозг тети Риты обладал прогрессивной многоканальностью и удерживал в памяти не только сюжетные линии сериалов, но и жизненные перипетии всех родственников. Она ни разу не перепутала, кто кого собирался родить, женить или похоронить. И никогда не упускала возможности поделиться житейской мудростью. Наташа вспомнила, как в прошлом году они втроем суетились на кухне, готовя праздничный стол. Сама она торопливо резала мясо, мама искала салатницу понаряднее, тетя Рита пила чай.
— Все кота себе присматриваешь? — прогудела тетка, зыркнув в Наташин телефон с открытыми фотографиями.
— Угу.
Котенок был бы для нее самым желанным подарком. Но где уж там… Такие деньжищи за вшивого кота?! — изумилась мама, и вопрос был закрыт.
— Лучше бы парня себе завела, — веско изрекла тетя Рита. И пока Наташа думала, как бы повежливее ответить, невозмутимо добавила: — Огонь под картошкой убавь, а то разварится.
Телефон ещё позвенел и умолк. Мимо кафе все так же сновали люди, блестела мишура, которую они старательно развесили над прилавком. В елочном шарике отражалась забавно перекошенная Наташина физиономия с огромными щеками и свежей стрижкой. Время от времени она ходила в парикмахерскую, надеясь, что внешние перемены в ее облике спровоцируют какие-то более глубокие изменения. Пока что расчет не оправдался — Наташа упорно оставалась сама собой.
Она показала себе язык. Случайно бросила взгляд на улицу и вздрогнула: снаружи за стеклом сидел пес и смотрел на нее, склонив голову. Рыжая дворняга, одно ухо рыжее, другое черное. Неужели?!
Выход из торгового центра был совсем рядом, за углом. Наташа рванула через холл, невежливо расталкивая покупателей. Вывалилась на улицу, в белый, занавешенный снегом день. Тут же ее прихватил холод, ознобом прошелся по ногам в тонких колготках. Псины на месте не оказалось. Может, успела забежать за угол? Ступеньки скользили под ногами, подмерзшая плитка была как каток… Почему-то площадки перед новыми магазинами любили выкладывать красивой плиткой, на которой скользили даже «тракторные» подошвы сапог, не говоря уже о легких туфлях! Наташа не успела испугаться, как ухнула в пышный сугроб, наметенный у поручней, зацепив в полете еще кого-то.
Оглушенная падением, она пыталась одновременно нашарить рукой ледяной поручень и убрать с лица прилипшие мокрые пряди.
— Девушка, вы что творите-то? — послышалось сверху. — Хоть бы свои ноги поберегли, раз уж прохожих не жалко!
Она с трудом поднялась. Рядом отряхивался от снега мужчина в темном пальто с короткой стрижкой и сердитым, усталым лицом. Шапку он держал в руке. В сугробе валялась слегка помятая коробка в алой обертке, перевязанная блестящим бантом.
— Это подарок, между прочим, — буркнул пострадавший, бережно стряхивая снег с коробки. — Для девушки.
— Извините, — выдохнула Наташа, окончательно позабыв про собаку. Снег таял у нее на коленях, ногам стало холодно, а щекам, наоборот, горячо. — Я нечаянно. Хотите, я угощу вас кофе? Я здесь работаю. В кафе.