Рассказы

Крылов рассчитывал на него, как подсудимый, обессиленный пыткой, на последнее слово в суде. В последнее время он экономил силы, был послушен, кротко взглядывал на Варвару, учившую его, что и как он должен сделать. От него требовалось лишь нормальное согласие, хотя бы кивок на вопрос: «Желаете ли вы съехаться со своей опекуншей?». Крылов кротко ел с ложечки все, что давала Варвара, не капризничал, добросовестно старался ходить на судно. Прежде, случалось, он назло ей ходил под себя, хотя в иных случаях вполне мог дотерпеть до ее прихода. Варвара и успокоилась, помягчела, стала называть его Петром Валентиновичем. А он ждал своего часа, ждал юриста, чтобы высказать все: как Варвара вытащила у него из-под матраса девятьсот рублей, которые он скопил еще до того, как окончательно слечь, как она то и дело утаскивает то комплект белья, то ложки, нимало его не стесняясь, как присваивает часть его пайка, а его кормит одними жидкими кашами, как орет на него и ворочает, не церемонясь, чтобы ему было больно, как никогда не проветривает комнату, хотя он об этом ее просил, телевизор включает только для себя, и многое другое. Это будет его последний парад. Он скажет, собравшись с силами, что ни в коем случае не хочет съезжаться с нею, потому что твердо знает, что, получив свое, Варвара попытается избавиться от него и сделает это так, что ни одна экспертиза не подкопается.

Но когда юрист пришел и задал свой вопрос, сил у него хватило лишь на то, чтобы отчаянно затрясти головой и что-то прошелестеть губами. Голос не шел.

— Петр Валентинович, — плачущим голосом сказала Варвара, — ну мы же с тобой договорились, не могу я каждый день таскаться к тебе из Свиблова. Подумай, какая у нас вместе с тобой хорошая будет жизнь.

Она говорила, косясь на юриста, но тот, немного подождав, убрал бумаги и сказал:

— Без согласия больного ничего не получится.

И ушел.

Варвара, закрыв за ним дверь, вернулась в комнату, закурила и молча сузившимися глазами посмотрела на него. Глаза Крылова заслезились.

— Сука, — вздохнула Варвара, — я его на такси везла, а он вона чего выкинул. — Варвара обращалась к Крылову как бы за сочувствием. — Надо было ему сунуть, да я думала, обойдется, не захватила денег.

Она стала смотреть в окно. Шел дождь, тяжело стучал по подоконнику.

Докурив, она кинула окурок и растоптала его на полу.

— Чего смотришь? Думаешь, своего добился? Эх, Петр Валентинович. Нет уж. Все равно подпишет. Не тот, так другой. Хватит тебе на мне ездить.

Не глядя на него больше, она собралась и ушла. Он слышал, как Варвара долго запирала дверь.

На крайний случай под матрасом у него были спички. После того как исчезли деньги, Варвара больше никогда не шмонала его. Спички были Варварины. Она когда-то забыла их на тумбочке. Крылов палкой дотянулся и взял. Он знал, что, если зажать коробок в зубах, он сможет чиркнуть спичкой. Когда Крылов думал об этом, слезы начинали течь по его лицу, он чувствовал себя партизаном в кольце врагов с единственной лимонкой в руках. И ей его не взять живьем. Он не сдастся, как бы ни заглушала Варвара его разум таблетками. Подожжет подушку, в ней пух. На это его хватит. Но перед тем как это сделать, он страшным проклятием проклянет их всех, все человеческие существа и Варвару: проклятия погибающих скорее доходят до Бога, он это знает, его самого прокляла бывшая жена после того, как погиб сын.

Какое-то время Крылов провел как в тумане. Из наркотической дремы его вырвало какое-то едкое, тоскливое чувство. Как будто в смрадном воздухе комнаты роилась опасность. Смеркалось, дождь все так же неукротимо бил в стекло. Вдруг перед его глазами как будто пронеслось какое-то белесое существо, и он попытался оторвать от подушки голову, но больше ничего не увидел. Тут через все окно промелькнула молния, как огромные корни гигантского дерева, уходящего кроной во тьму, и загрохотал гром. Наступила пауза, в течение которой и дождя слышно не было. Мертвая петля, только кровь шумела в ушах.

— Варя, — позвал Крылов.

Что-то треснуло в углу, где стоял телевизор, и из угла потянулся дым.