Рассказы ночной стражи

Дайики был безутешен. Но винить некого: несчастный случай. Тело сына каллиграфа занял Морио. Как ни странно, его план сработал — хотя и не так, как Морио предполагал. Теперь он мог начертать один-два столбца иероглифов прекрасным «журавлиным» почерком Нибори. Без единой ошибки, да! Но потом Морио сбивался на знакомые каракули. Если же ценой невероятных усилий ему удавалось сохранять почерк до конца — записи пестрели ошибками, как морская гладь солнечными бликами.

В службе Карпа-и-Дракона Нибори-второго, он же Хитроумный Морио, знали хорошо. Раз в шесть месяцев он приходил наниматься в писцы — и всякий раз проваливал испытания.

2. «Моё воображение отказывает»

— Обратите внимание, Сэки-сан!

Я перевёл дух.

— Со второго раза и Бенджиро, и Морио быстрей обычного осознали себя в новом теле. Как и Тэнси в теле Акеми, если судить по рассказу дочки аптекаря.

Господин Сэки брюзгливо жевал губами. Так он делал в течение всего моего рассказа.

— Допустим. Продолжайте.

— Но дело не только в этом! Морио стал умелым строительным рабочим. Ладно, это могло быть случайностью: класть стропила проще, чем выписывать иероглифы. Но позже он преуспел как соблазнительница, а ещё позже овладел превосходным почерком Нибори. Это при полном отсутствии способностей к каллиграфии!

— Вы хотите сказать, что при повторных фуккацу часть навыков тела передаётся новому владельцу?

— Да, Сэки-сан! Часть навыков и, возможно, часть воспоминаний, жизненного опыта. Чем больше человек пережил фуккацу, тем сильнее эта способность! Теперь я осмелюсь напомнить вам о странностях Тэнси. Заняв тело Зимней Хризантемы, он сумел обмануть носильщиков и слуг Акеми. Никто не заподозрил подмены. Он украл лодку: ни гейша, ни мельник не управились бы с лодкой! В Фукугахаме и речки-то приличной нет, не то что моря. Но Тэнси был уверен…

— Я понял, — господин Сэки прервал меня раздражённым взмахом руки. — Не считайте меня тупицей, которому всё надо разжёвывать в кашу. Итак, навыки тела. Что-то из воспоминаний. Это всё?

— Нет, ещё Большой Брат.

— Вижу, посещение острова Девяти Смертей дурно на вас повлияло. Вы стали изъясняться так же бессмысленно, как и его обитатели. Большой Брат?! При чём тут он?

— Простите, Сэки-сан! Виноват! Помните, на острове нам рассказали, как Большой Брат схватил Тэнси? Упал, его стало рвать, словно от укуса змеи? Слуга инспектора проделал этот трюк с разбойником в деревне.

Я, как мог, повторил жест Кицунэ-дзару. Господин Сэки сделал то же самое, гораздо лучше меня. Подозреваю, на острове он тоже обратил внимание на жест обезьяны.

— Это тайный приём, каким обучают лазутчиков. Лазутчиков, но не деревенских мельников!

— Гейш такому тоже не учат! — возразил Сэки Осаму. — Вы что, хотите сказать, что Зимняя Хризантема была шпионкой? Куноичи[54]? По-вашему, Тэнси воспользовался её тайными навыками?

— У меня нет другого объяснения. Обычная гейша не станет поить инспектора надзора чаем, развязывающим язык.

Господин Сэки промолчал.

— Полагаю, — продолжил я, когда молчание стало невыносимым, — Тэнси способен на большее. Отец рассказал мне: во время задержания Тэнси патрулем он… она… оно сказало моему отцу: «Вы меня поймёте, как женщина женщину!» Как он узнал, что мой отец пережил фуккацу? Что до того был женщиной? Ночью на привале Тэнси говорил с Мигеру и выказал знание родного языка моего слуги. Он назвал Мигеру южным варваром! Откуда ему известно, что при жизни мой слуга был южным варваром?!

— Вы считаете, что эту и другие способности Тэнси обрёл после двух-трёх фуккацу?

— Двух-трёх? После многих, очень многих фуккацу!

— Немыслимая глупость! Два, даже три фуккацу — такое пусть редко, но случается. Множество?! Я не могу представить себе подобных обстоятельств. Моё воображение отказывает.

— Моё тоже, Сэки-сан. Уверен, у Тошико, дочери мельника, с воображением дело обстоит ещё хуже. Она бы никогда не сумела выдумать то, что поведала мне.

3. История Тошико, дочери мельника Сабуро

В Стране Восходящего Солнца, терзаемой бесконечными войнами, насчитывалось около трёхсот тысяч членов секты кириситан — тех, кто осенял себя крестом и молился Иэсу Кирисуто. После сошествия будды Амиды все эти люди никуда не делись — они остались в Чистой Земле, по-прежнему молясь Иэсу Кирисуто и осеняя себя крестом.

Кое-кто даже исповедовал двойную ересь, утверждая, что святому Кэннё явился вовсе не будда Амида верхом на лотосе, а бог Иэсу на пятицветном облаке. Кто, говорили они, кроме благого Иэсу, мог сказать целой стране:

«Не убий!»