Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить

Кроме господина Лукаса у меня еще был один посетитель, как я его прозвал Бонифаций[360]. Это я о хозяине гостиницы «Кингз Хэд», он приходил узнать всё ли я имею из того, что мне нужно. Вот уж кто действительно требует того, чтобы перо Великого Боза[361] воздало ему должное. Поначалу у него был очень важный вид: «Знаете, сэр, – говорит он, – похоже, нам придется склонить голову перед судьбой, как говорит моя бедная жена. Насколько мне известно, ничегошеньки не слышно о его преподобии, ни слуху ни духу, словно тот сквозь землю провалился. Мне не очень хочется затрагивать эту тему, сэр, но это был, как говорится в Священном Писании, «трудный» человек» во всех смыслах этого слова».

Я сказал, что даже и предположить не мог того, какое к нему возникло отношение, но со своей стороны я не мог не добавить, что люди о нем говорили, как о человеке с характером. Господин Боуман несколько секунд смотрел на меня пристально, а затем раскрыл рот и остановить его уже было невозможно. Он до глубины души поразил меня контрастом, в одно мгновение переходя от выражения сочувствия и сострадания к выразительной декламации: «Когда я вспоминаю о том, – говорил он, – какие слова считал этот человек подходящими для обращения ко мне, при этом находясь в моем же гостиничном номере. Что ему от меня в тот момент было надо – так это бочонок пива. Такие вещи, которые я ему пожелал тогда, могли произойти в любой день с кем угодно. Хотя, как это оказалось, он очень сильно тогда ошибался. Я просто был поражен, когда услышал от него такое хамство. В тот момент у меня просто язык не поворачивался ответить ему как надо отвечать в таких случаях, я слов подходящих не мог подобрать».

Он внезапно замолчал и посмотрел на меня сконфуженно. На его пылкую речь я ответил: «Дорогой мой человек, мне очень горько слышать о том, что у вас возникали некоторые разногласия. Не смотря на это, я полагаю, прихожанам будет сильно не хватать моего дяди». – Из груди господина Боумана вырвался долгий вздох изумления: «Дяди? Ой, ну, конечно, же! – Залепетал он. – Так это ваш дядя! Вы должны меня понять, на какое-то мгновение я совсем забыл о том, что вы говорили мне, что он вам какой-то там родственник. Впрочем, это вполне понятно, должен я вам сказать, тем более, раз вы на него немного похожи, то я мог бы и сам догадаться, впрочем сейчас говорить о подобных вещах просто глупо. Тем не менее, я должен был держать это в своей голове, что вы, разумеется, как родной ему человек, будете одним из тех кто ближе всех примет всё к сердцу. Ой, ну конечно, уж лучше бы я попридержал свой язык за зубами или еще лучше вообще ничего не вспоминал о нем, тогда бы и язык за зубами держать не пришлось».

Я ему ответил, что хорошо его понял и собирался задать еще несколько вопросов, но тут его кто-то позвал, видимо появились какие-то неотложные дела. Кстати, ты, пожалуйста, не думай о том, что он имеет какое-то отношение к исчезновению нашего дяди и ему есть чего бояться при проведении следственных действий. Хотя, несомненно, в тихий час ночи ему может прийти в голову и то, что я могу его заподозрить в причастности к преступлению, в том случае, если все-таки было совершено преступление, тогда завтра утром от него следует ждать дальнейших объяснений.

Пора заканчивать это письмо. Оно уйдет к тебе с почтовым дилижансом.

ТРЕТЬЕ ПИСЬМО

Дек. 25, 37.

Мой дорогой Роберт, – это письмо я пишу тебе в день Рождества, что само по себе является не совсем обычным, пожалуй, тебя оно может и не особенно заинересовать. Точнее будет сказать, ты поймешь сам прав я или нет. По крайней мере, ничего определенного я пока написать не могу. Ребята с Боу Стрит практически расписались в своей некомпетентности, они заявили, что у них нет ни одной зацепки, никаких улик и никаких вещественных доказательств. Время, природные факторы, сделали так, что следы преступления, а я считая, что было совершено преступление, стали почти не заметны или вовсе исчезли. К моей величайшей скорби ничего из личных вещей покойника, другого слова я подобрать не могу, найти не удалось.

Как я и предполагал, господин Боуман чувствовал себя очень неловко на следующее утро после того разговора, о котором я писал в предыдущем письме. Я слышал, как он с утра пораньше хорошо поставленным голосом толкал речь перед полицейскими, заявившимися к нему в бар, ну прям как твой Цицерон[362], и это делалось явно с какой-то целью, так я думаю. Он говорил о великой утрате в лице пропавшего священника, которую городу никто не сможет возместить. Также он молол и о том, что надо оставить всё как есть, не трогая ни единого камушка (при этом он сделал очень сильный акцент на этой фразе) для того, чтобы суметь докопаться до истины. Жалко, что в такой глуши погибает великий талант, ведь благодаря своим ораторским способностям он мог бы стать очень популярным на конференциях и праздничных манифестациях.