Рассказы о собаках [из сборника «Море. Тундра. Собаки»]

«Везучий человек. Двадцать семь от роду, а уже дважды обошел вокруг света, бил китов, теперь ловит рыбу. А там, глядишь, и назначат капитаном приличного парохода. Впрочем, командовать сейнером не каждому дано. Мне сорок семь, не новичок на флоте, опытен и работаю не хуже Кряжева, а, чувствую, капитаном не быть. Обходит меня начальство. Говорят, что нет во мне творческой дерзости. Разок дерзнул в отсутствие капитана жену по бухте покатать — и строгач, без разговора. Кряжеву такой финт сошел бы чисто. Может быть, у него лохматая рука в Дальрыбе или в министерстве? Чушь. Такое было бы известно. Тогда почему в капитанах? За что доверие?… За дерзость творческую? Он же первейший нарушитель инструкций. Простой у него был. Перегруз был. В два раза больше рыбой залился — и сошло. Вот и сейчас идет без разрешения за семь верст киселя хлебать, а ведь никто из рыбаков его не продаст. Не капнет начальству».

Легкий ветерок сдернул с берега последние клочья тумана, и небо упало в бирюзовую гладь. Кучевые облака поплыли по зеркалькой воде, как стая гигантских лебедей, а сейнер летел, и черная тень скользила по белым призракам.

— Послушай, кэп! Море тихое. Штиль. А птиц на воде не видно. Первый признак приближения шторма. Здесь, на Курилах, зона самозарождающихся циклонов. Местные рыбаки рассказывают, что огромной силы ветер срывается неожиданно, и в несколько минут разыгрывается жестокий шторм. Самое страшное то, что укрыться от него негде. В этом чертовом котле сварилось не одно судно.

— Свариться можно и в луже.

— Я к тому, что не нравится это затишье. У нас большая парусность, и, если штиванет, нахлебаемся соли. Может быть, уйдем к своим берегам?

Капитан не ответил.

«Настырный, — подумал старпом, — не свернет, пока не побывает там, где задумал. В конце концов, он капитан, ему отвечать. Удивительно то, что команда знает, куда идем, но не знает зачем. Капитан в столовой объявил: „Ребята, двое суток мы не будем ловить рыбу. Я поведу сейнер на Курилы. У меня там дело“. Все. Он больше не добавил ни единого слова, и никто ничего не спросил. А ведь рыбаки работают за денежку. Другого капитана в таком случае уже бы съели. Иной раз впустую приходится тащить ваера, а тут упускают явную рыбу».

Старпом постучал по барометру. Стрелка спрыгнула вниз. Давление резко падало.

«Н-да-а… Сумасшедший. Он же видит, что дело к шторму. Нужно уходить от берегов, а не забираться в ловушку».

Старпом с беспокойством глянул вверх. Черные тучки затягивали небо.

«Если дунет с моря, зажмет. Из этого залива не выгребемся. Ловушка. Неужели слепая любовь?… Только она может довести человека до безумия. Когда-то кэп говорил: „Если задумаю жениться, уйду с моря. Детей буду воспитывать сам“. Может быть, действительно к невесте шпарит… Но стоит ли из-за женщины так рисковать? Когда-то Вольтер сказал: „Страсти! Это ветры, надувающие паруса корабля: они его иногда топят, но без них он не может плавать“. Наш капитан идет полным ветром».

Старпом поглядывал на скалистые берега, возле которых, словно клыки, торчали острые рифы. Он бы ни за что не полез в эти чертовы зубы, зови его хоть сама Афродита. А капитан наверняка влюбился в какую-нибудь вербованную.

Старпом решил «прощупать» капитана:

— Кэп! Вот стою и думаю, неужели камчатские девки холоднее курильских, а?

Капитан опустил бинокль, удивленно посмотрел на старпома: «С чего это сухарь вдруг заговорил о женщинах?»

— Чукчанки могут быть горячее африканок, а курильским собакам аналога нет.

Старпом почувствовал тяжесть гири, подвешенной к челюсти. Ответ капитана весьма озадачил. При чем тут собаки?

— Не скажи, капитан. Собак везде, как собак. В Москве на выставке я видел дога, сенбернара, овчарку, лайку, бульдога, боксера, терьера, ньюфаундленда, пуделя, болонку, таксу и всякой твари по паре, не считая китайскую чау-чау.

— Много ты видел, но не таких. Здесь собаки особенные. Да-да, не удивляйся. Помнишь, в пятьдесят втором году было стихийное бедствие? Волна цунами смыла с восточного побережья поселки. Собаки выплыли, выжили, ушли в горы, там и остались. Щенки вывелись уже дикими, не знающими руки человека, сбились в стаю. Так появились курильские волки. Туго им пришлось и приходится. На острове нет тайги, нет диких животных. Волки познали вкус домашней скотины и свист пули. Выжили самые хитрые и изобретательные. Они изучили человека, стали коварны и неуловимы.

Из этой стаи мой Дик. Помесь овчарки и дьявола. Зверь, а не собака. Черный, с желтыми подпалинами, красив и умен. Я выловил его щенком далеко в горах. Долго приручал и порядком намучился. Щенок был ужасно кусуч. Руки мои не заживали от собачьих зубов. Дик унаследовал хитрость и силу, упрямство и смелость. В нем кипела ярая злоба. И все-таки я победил. Пес подчинился мне, стал предан и, кроме меня, не признавал никого. Если кто-то останавливался рядом, глаза собаки загорались синим огнем, и только строгое «фу!» сдерживало ярость собаки. Для всех пес был страшный враг, а для меня друг…