Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Открытие театра должно было внушить и москвичам, да и по большей части самим французам, что они пришли в Москву надолго и останутся зимовать в городе. Эту же мысль оккупанты пытались донести в своих обращениях к горожанам, объявляя: «Не пожелает ли кто подрядиться на чищение улиц, на освещение оных фонарями и на постройку будок для часовых».

Некоторые мемуаристы вспоминают о появлении Наполеона на московских улицах, но Шаликов пишет об этом в своей, свойственной только ему манере: «Сей Омар, котораго истребительною рукою превращены в пепел не одне библиотеки наши, но и жилища, ездил – но весьма редко – между их развалинами, верхом в сопровождении многочисленнаго конвоя и обыкновенной свиты – то есть Мамелюка, Принцов и Королей – к тому или другому из сих последних, или к ордам своим за город, где провождал иногда по нескольку суток».

25 сентября Наполеон заявился в Новодевичий монастырь, осмотрев древнюю обитель, он приказал превратить ее в неприступную крепость (во время оккупации монастырь был занят канцелярией маршала Даву). А перед бегством из Москвы французы решили взорвать Новодевичий монастырь, заложив порох под все его постройки. Однако в последний момент смелые монахини монастыря потушили фитили, предотвратив уничтожение обители: «Новодевичий монастырь видел супостата, Наполеона, в святой своей ограде, которую осматривал он со вниманием и перед главными воротами которой вскоре явилась высокая батарейная насыпь с глубоким рвом, а самыя ворота были заложены брусьями. Вообразите мучительное безпокойство страшной неизвестности, в которой до самаго побега Французов находились робкия, беззащитныя девы, что будет с монастырем и с ними! Но Бог, которому оне посвятили себя, спас их невредимо; батарея и тогда же сделаны на противной стороне пролом в стене остались – грозными следами какого-то злаго намерения, и только». Распространение в России фальшивых денежных знаков было одной из тех мер, что предпринимал Наполеон для подрыва экономики сражающейся с ним страны. Печать фальшивых рублей наладили в Париже, Варшаве, Вильно. Министр финансов Д.А. Гурьев в 1813 году сообщал государю: «Французы выпустили через какого-то банкира Френкеля до двадцати миллионов рублей ассигнациями, достоинством в 100, 50, 25 рублей». Этими деньгами оккупанты пробовали расплачиваться с местным населением за продукты и фураж. Даже жалованье французским солдатам в России выдавалось фальшивыми русскими деньгами. Как писал генерал-губернатор Ф.В. Ростопчин, «неприятель во время пребывания его здесь старался выпустить сколь можно фальшивых ассигнаций с собою привезенных», но «никто из поселян на торжки не ездил, и закупки ничему произвести не можно было». Вот как об этом пишет Шаликов: «Цель его при этом была – распространить фальшивыя ассигнации, которыя он привез с собою из Парижа – в этом нет сомнения, и которыми выдавал жалование своим солдатам; цель – нанесть чувствительный вред нашему денежному кредиту. Французы безпрестанно приступали к нам обобранным ими до последней нитки, не обменяем ли их ассигнаций, новых, по большей части сторублевых, на серебро, с предложением чрезвычайно большаго лажа, морщаясь между тем, что платят им за тяжкие труды их столь легкою монетою».

Шаликов отмечает и противоречия в стане наполеоновских вояк: «В таком множестве людей различнаго происхождения, различнаго воспитания; различных наций есть честные, добрые, великодушные и чувствительные: сего признания требует здравый разсудок и святая справедливость. Таковы большею частию Итальянцы. Можно и должно назвать их антиподами Баварцов. Сии последние мстят, кажется, на других то, что они претерпевали никогда от Французов, чем долгое время платили за надетую корону на их Курфирста и во что стало им пышное имя Королевства». И еще: «Надобно при этом знать, что вообще Поляки терпеть не могут Французов; называют их высокомерными, надменными, самодовольными».

В этом же признается Шаликову и квартирующий рядом с ним польский генерал: «Французы выдуть отсюда (то есть с Пресни), и на место их станут Италиянцы: они лучше», из чего автор делает следующий вывод: «Французы презирают Поляков».