Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Все попытки Станиславского остановить выселение оказываются тщетны. Вот его письмо в Совнарком РСФСР от 14 января 1921 года: «Я живу 20 лет в том доме, куда два с половиной года тому назад въехала автобаза. Теперь в моей квартире помещается Оперная студия государственного Большого театра. С момента въезда в дом автобазы я и моя семья живем под террором и под постоянной угрозой изгнания в трехдневный срок. Последнее время угрозы приняли такой характер, что не дают ни возможности работать, ни отдохнуть после работы, ни составлять планы на будущее, ни производить необходимые запасы топлива и пр. Началось с того, что год назад нас уплотнили жильцом. После этого стали упорно говорить о моем выселении. В мою квартиру стали без спросу входить и разгуливать по ней незнакомцы: вторгались в репетиционный зал студии во время работы артистов Большого театра, о чем в свое время был составлен протокол, врывались и ко мне в мою комнату во время сна или одевания.

Весной этого года был получен приказ о выселении всех жильцов из дома. Были предприняты хлопоты через А.В. Луначарского, Е.К. Малиновскую и В.Р. Менжинскую, не увенчавшиеся успехом. Неизвестное мне лицо говорило по поводу моего выселения с В.И. Лениным, который собственной властью отменил приказ.

После взрыва на Ходынке и пожара в складах автобазы опять заговорили о выселении. Я поехал к В.Д. Бонч-Бруевичу. Он сказал мне, что все жильцы дома должны быть выселены, тогда как я с моей семьей, по его собственному выражению, ”могу спать спокойно”.

Через неделю снова заговорили о моем выселении на основании какого-то постановления Высшего Органа Управления. Снова в мою квартиру стали вторгаться незнакомые люди и вести себя вызывающе. Особенно усердствовал в этом направлении бывш. комендант автобазы. Дважды являлись из МЧК, якобы для моего немедленного выселения. После одного из таких посещений дверь черного хода была заперта и запрещен вход на двор кому бы то ни было из живущих в моей квартире. Благодаря июньской жаре провизия и помои гнили в течение восьми дней и распространяли по всей квартире зловоние. Несмотря на болезнь, мне приказано было оставаться в Москве, для того чтобы осматривать все те квартиры, которые будут указаны мне автобазой. Ни одна из них не отвечала минимальным требованиям Оперной студии Большого театра.

Благодаря обязательному осмотру квартир я был задержан в Москве отпуском до 15 июля. После этого времени благодаря хлопотам конторы государственного Большого театра – меня отпустили до конца августа. Таким образом, полагающийся для всех артистов отпуск в два с половиной месяца мой отпуск был сокращен до одного месяца. Я был лишен возможности лечиться от моей хронической болезни (режиссер страдал нефритом. – А.В.).

С августа возобновились угрозы, террор и требование об осмотре квартир, так как все предлагаемые помещения оказались негодными. Студия Большого театра сама принялась за поиски квартиры и через несколько дней нашла ту новую, отвечающую лишь самым минимальным требованиям.

Комендант автобазы предлагал перевезти меня в три дня. Мне не удалось объяснить ему, что я никому не могу поручить театрального музея, который отдан под мою охрану, ни моих личных записок и литературы по вопросам искусства, скопленных в течение моей сорокалетней деятельности и имеющих цену только тогда, когда они разложены в систематическом порядке, ни, наконец, режиссерской библиотеки, которой приходится пользоваться ежечасно, особенно в начале сезона, когда составляются монтировки новых пьес сезона. Все эти ценности требуют непременно моего личного участия в упаковке и переезде, для чего я должен иметь время и соответствующий отпуск от тех пяти учреждений, в которых я работаю и которые отданы моему ведению (МХТ, 1 и 2 студии, Дмитровский театр и Оперная студия Большого театра).

Ради моего скорейшего выселения комендант автобазы взял на себя приготовления для меня моей будущей квартиры. Он приказал вымыть паркетный пол двух больших комнат; к сожалению, мне не удалось убедить его, что этого недостаточно для переезда, так как квартира в сильной степени загрязнена и требует не только полного ремонта, но и дезинфекции, так как среди жильцов были болезни, а в квартире клопы и паразиты. Мне не удалось объяснить, что я могу жить в бедной обстановке, но те минимальные требования чистоты для культурного человека являются моим правом. Кроме того, новая квартира требует многих переделок, которые еще не выполнены. До последнего времени некоторые комнаты новой квартиры были заселены телеграфистами полевого штаба. Мало того, на эту квартиру заявляют претензию другие учреждения, в числе коих называют Кустарный музей.