Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

В последние дни с наступлением холодов в Оперную студию государственного Большого театра доставлено было 15 сажен дров из ТЕО (театральный отдел Наркомпроса. – А.В.). Дрова были ввезены во двор, но начальник автобазы т. Медведев через коменданта т. Абрамова приказал вывезти дрова на улицу, несмотря на то, что до привоза дров нами было заявлено, что будут привезены дрова, и никто своевременно не опротестовал этого заявления, пока дрова не были еще погружены и привезены. Возчики, привезшие дрова, требовали немедленной разгрузки, грозя выкинуть дрова на улицу. Мое положение ответственного лица за государственное имущество было безвыходно. Положение осложнялось тем, что я, как артист, должен в момент привоза дров спешить в театр на спектакль. Случай помог мне выйти из затруднения. Дрова сложили в квартире знакомого.

Несмотря на то, что жильцы, служащие в автобазе, имеют необходимый запас дров во дворе автобазы, и несмотря на то, что мои сараи находятся на большом расстоянии от склада бензина и других горючих веществ, мне воспрещено ввозить дрова во двор даже в минимальном количестве. Я и Студия Большого государственного театра принуждены жить в нетопленой квартире. Создается безвыходное положение: я не могу оставаться в нетопленой квартире, так как при нефрите и малярии, которыми я страдаю, я рискую жизнью. С другой же стороны, я не могу переехать в другую квартиру, так как там еще живут и квартира не приготовлена для въезда и не отоплена, а после двухлетнего отсутствия топлива – квартира и стены ее, естественно, отсырели, а печи пришли в негодность и требуют ремонта.

Ввиду того, что мое насильственное выселение из квартиры может не только задержать, но и совершенно остановить работу пяти учреждений, я ходатайствую о нижеследующем:

1) оградить меня от насилия и дать мне возможность наравне с другими гражданами воспользоваться декретом, запрещающим выселение после 1 ноября, во время холода и мороза,

2) отложить мое выселение до начала весны, к каковому времени будет вполне приготовлено новое помещение,

3) разрешить держать в сарае моей квартиры и студии запасы дров на холодное время в количестве 10–15 сажен,

4) оградить меня от постоянного террора и угроз выселения, мешающих спокойной работе и составлению планов на ближайшие месяцы.

Луначарский и Малиновская подавали ходатайство в Совнарком – Луначарский сам защищал его, но безуспешно. После этого неоднократно приносили всевозможные ордера о моем выселении. Террор возобновлялся с удвоенной силой. Окончательно воспрещено ввозить дрова, даже с улицы – в квартиру (не только что на двор). Дрова таскали потихоньку – на руках. Дверь задняя окончательно заколочена. Прислуга должна была получать ордер для прохода в погреб.

Ежедневно, систематически отравляли жизнь приходами, угрозами, требованиями из автобазы и МЧК. Меня гнали с квартиры, а в Леонтьевском жильцы продолжали жить. Наконец между Новым годом и Рождеством, когда было 18 град. мороза, по возвращении домой поздно после спектакля меня ждал один из автобазы, для того чтоб вручить повестку о выселении в 5-дневный срок. Я повестку не принял, так как получил приказ из Госуд. театр. не принимать никакие требования, а посылать всех к Малиновской.

На следующий день приходили из МЧК с требованием о выселении – я принял их при свидетелях в кровати, и на отказ мой о принятии мандата – член автобазы провокаторски заявил: значит, вы не признаете Советскую власть. К счастью, были с моей стороны свидетели разговора. Несмотря на то, что бланк официальный, заявил МЧК, чтоб меня не тревожили. Несмотря на заявление конторы Гос. театров о том, что в новой квартире жить нельзя, несмотря на официальный акт санитарной комиссии о том, что квартира находится в антисанитарных условиях, – сего 14/1921 потребовали из МЧК моего выселения в однодневный срок».

Но выехать все же пришлось. Официальной датой переезда в Леонтьевский считается 5 марта 1921 года. Еще 29 января режиссер получил письмо за подписями начальника автобазы, военкома и коменданта о том, что «помещение по Леонтьевскому переулку окончательно отремонтировано и приведено в надлежащий вид и в настоящее время уже ничто не может препятствовать Вашему переезду туда». Но Станиславский волнуется: «Опять положение становится безвыходным. Дело не движется. Все остановилось. Техники из театра забрали провода и штепселя и не идут. В моей квартире в Каретном в комнатах мороз, а в Леонтьевском не могут натопить, так как не хватает дров. Если дело пойдет дальше так – мы перепростудимся, и “Ревизор”, Сервантес и пр. не пойдут в этом году», – из письма Федору Михальскому от конца февраля 1921 года.