Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

«Я попала на приемные экзамены Школы-студии МХАТ, которые вел Станиславский. Мне дали задание сыграть проститутку. А я, провинциальная девочка шестнадцати лет, еще плохо понимавшая, что это такое, взяла сигарету, закурила и села рядом со Станиславским. Прижалась к нему плечом и постепенно стала поднимать юбку. Сначала до колен, потом выше, выше… Станиславский не выдержал и, не согласуя свое мнение с комиссией, замахал на меня руками: “Вы приняты, приняты, приняты!”».

Станиславский принимал будущих студентов у себя дома почти до конца дней своих. Последним, кого режиссер успел прослушать, стал Виктор Некрасов, ставший впоследствии известным писателем благодаря написанной им книге «В окопах Сталинграда». До того как прийти к Станиславскому в гости, Некрасову довелось дважды наблюдать за ним на показах студийных спектаклей. Портрет получился весьма колоритный и неожиданный (ибо обычно воспоминания о режиссере пишут, словно пылинки с него сдувают): «Высокий, худой, широкоплечий, старый, но прямой, с большим, хотя и маленьким по отношению ко всей фигуре лицом, с иронически улыбающимися глазами и страшно выразительными руками. Внешность величественная, нечто среднее между кормчим с суровым лицом и ученым с дрожащей походкой. Отношение всех к нему как к божеству. Когда он входит, все встают, он пожимает всем окружающим руки, садится. И все садятся. Смотрят собачьими глазами ему в рот, чихнет, так и кажется, что двадцать носовых платков у его носа окажутся. Неприятное, словом, впечатление».

Виктор Некрасов пришел в дом Станиславского в Леонтьевском переулке в июне 1938 года. Режиссер принял его не сразу. Некрасову пришлось подождать. «Они говорят по телефону», – услышал он от прислуги. Затем: «Они одеваются. Сейчас позовут». И наконец: «Кто тут к Константину Сергеевичу? Они ждут». Далее со свойственной ему непосредственной конкретностью и реализмом Виктор Платонович описывает, что он увидел:

«В вестибюле, в котором мы сидим, с мраморными колоннами и бюстами Станиславского, воцаряется тишина. С похолодевшими лицами направляемся по коридору в кабинет Константина Сергеевича. Комната большая, приятная. Три ампирных окна на улицу. Шторы опущены. Мягкая тяжелая мебель в чехлах. Ковер. Шкафы перегораживают комнату пополам. На шкафах вазочки. Расписной потолок. Люстра со свечами. Обстановка хорошая, но чувствуется, что за ней мало следят. В углу дивана, глубоко погрузившись в его мякоть, сидит длинноногий человек в ботах. Сквозь большие круглые стекла пенсне с тесемкой на нас смотрят маленькие, слегка иронические глаза. Лицо малоприветливое:

– Ну, рассказывайте…

Я растерялся…»

Некрасов стал читать Станиславскому рассказ собственного сочинения, выдав его за психологический перл какого-то никогда не существовавшего латышского или литовского писателя. Самое интересное, что Константин Сергеевич, услышав выдуманную Некрасовым фамилию писателя, сказал: «Да-да, знаю…» и активно закивал головой.

«Старик слушает внимательно, правда, один раз мне показалось, что он зевнул, не раскрывая рта», – пишет далее Некрасов. А мы для себя можем отметить большое чувство такта Станиславского, которому вот так приходилось прослушивать все, что несли приходящие к нему абитуриенты. И при этом скрывать истинные впечатления от услышанного.

«Наконец настает самая жуткая минута – оценка. Холодновато-бесстрастно Станиславский начинает говорить. Громадные музыкальные пальцы волосатых рук переплетены. Сидит глубоко, колени высоко подняты. Конечно, рассчитывать на то, что после первых трех слов моего чтения старик, рыдая, бросится на мою грудь со словами: “Наконец! 75 лет я ждал тебя, и вот ты пришел…” – было трудно… Несколько зубов у старика не хватало, но остальные зубы были свои, а не вставные. Здоровый все-таки старик. Каждый день с 10 до 2 часов ночи работает над книгой». В итоге Станиславский сказал, что вот, может быть, осенью он будет перетряхивать состав студии и тогда будет иметь Некрасова в виду. «Пауза в разговоре показала нам, что пора уже уходить. Мы попрощались, взаимно поблагодарили друг друга и удалились. Где-то играли Кремлевские куранты. Медленно зашагали по Леонтьевскому».

Студентом студии Виктор Некрасов не стал, так как, не дожив до осени, Станиславский скончался, а на его место взяли дочь какого-то очень известного певца…