Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Что же до Щербакова, то в его честь в Москве назвали станцию метро (в настоящее время «Алексеевская»). Переименовали станцию на волне бурных демократических преобразований, но логика переименователей была не всем и не совсем понятна. Конечно, можно согласиться, что Щербаков чем-то им не угодил, но получалась какая-то однобокость в подобном решении: станция «Щербаковская» – это плохо, а мясокомбинат имени наркома мясной и молочной промышленности Микояна или пивной завод имени Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР Бадаева – это хорошо. Но постепенно и эти имена как-то тихо сошли с карты столицы.

Впечатлениями о Щербакове поделился в своем дневнике Корней Чуковский: «Когда умер сталинский мерзавец Щербаков, было решено поставить ему в Москве памятник. Водрузили пьедестал – и укрепили доску, возвещавшую, что здесь будет памятник А.С. Щербакову. По культурному уровню это был старший дворник. Когда я написал “Одолеем Бармалея”, а художник Васильев донес на меня, будто я сказал, что напрасно он рисует рядом с Лениным – Сталина, меня вызвали в Кремль, и Щербаков, топая ногами, ругал меня матерно. Это потрясло меня. Я и не знал, что при каком бы то ни было строе всякая малограмотная сволочь имеет право кричать на седого писателя».

Писателю Алексею Николаевичу Толстому не нравилось лицо Щербакова, он жаловался: «Не могу смотреть на него: парализует… Кролик, проглотивший удава».

У Щербакова было три сына, старший сын Александр стал летчиком-испытателем, Героем Советского Союза.

Если уж кто и не расстроился, узнав о смерти Щербакова, то это был жилец того же дома Никита Хрущев, говоривший, что у Щербакова был «ядовитый, змеиный характер». Конечно, зная о насыщенности квартир в Романовом переулке всякого рода невидимыми насекомыми, дома он вслух ничего подобного не говорил, даже своей жене Нине Петровне Кухарчук. До 1930 года Хрущев звезд с неба не хватал, и без него претендентов на хлебные должности в советской номенклатуре было достаточно. Он ведь и в партию-то вступил в 1918 году, когда будущее страны было уже вполне предсказуемо. Так что особой ненависти к врагам революции – явным и скрытым – он не испытывал. Поэтому непонятно, что заставило его уже позднее так активно искать в Москве врагов народа, чтобы затем «выжигать их каленым железом».

В том самом 1930 году Никита Хрущев учился в Промышленной академии им. Сталина, был избран там секретарем парткома и, что самое главное, близко познакомился с учившейся в академии Надеждой Аллилуевой, женой Сталина. Она-то и рассказала мужу о Никите. Взлет начался стремительно, так же как и в случае с Щербаковым. С 1931 года Хрущев руководит Бауманским, затем Краснопресненским райкомом, а с 1934 по 1938 год он – 1-й секретарь московской городской и областной партийной организации. Многие бывшие соученики Хрущева по академии были поражены его свирепостью и жестокостью на новом посту. Он лично руководил репрессиями (из 38 московских районов арестовали секретарей райкомов в 35), звонил наркому НКВД Ежову, требуя увеличить число арестованных. «Москва – это вам не Рязань», – говорил он, подразумевая тем самым, что в столице число разоблаченных врагов народа должно быть больше – статус обязывает!

В перерывах между неустанной борьбой с мнимыми врагами народа Хрущеву каким-то образом удавалось руководить строительством метрополитена, реконструкцией Москвы, сносом церквей, соборов и тому подобных объектов, мешающих «интенсивному жилищному и промышленному строительству нашей сталинской Москвы». Ровно семь лет верховодил в Москве Хрущев, в январе 1938 года он получил повышение (хотя для кого как) – возглавил парторганизацию Украины. Обескровленная ежовскими репрессиями Украина получила нового, хорошо подготовленного и опытного искателя «черной кошки в темной комнате». Никита Сергеевич не только не снизил пыла, но и превзошел самого себя. Репрессии на Украине продолжились.

«В 1939 году, – пишет Сергей Хрущев про своего отца, – сразу после избрания в Политбюро ЦК, ему предоставили новую, много большую, чем даже в доме правительства, семикомнатную дореволюционную купеческую квартиру № 95 на пятом этаже дома № 3 по улице Грановского (теперь ее переименовали в Романов переулок), рядом с Кремлем, позади “старого” Московского университета. Отец останавливался тут во время кратких наездов в Москву по сталинскому вызову или иным делам».