Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

«Берию я почти не помню. Хотя они и “дружили” с отцом, но только до порога, в гости друг к другу не ходили. В одной машине подъезжали к нашему дому на Грановского, о чем-то договаривали, стоя у парадного, Берия уезжал к себе в особняк, а отец шел к лифту. Там, у парадного, во время одного из расставаний, я, возвращаясь апрельским вечером домой из института, единственный раз увидел Берию вблизи. Берия, отец и Маленков разговаривали, но, завидев меня, замолчали. Я поздоровался. Берия сверкнул на меня пенсне. Запомнился серый огромный шарф, несмотря на весну, укутывающий шею по самые уши, глубоко надвинутая на лоб серая шляпа и неприятный, вызывающий озноб взгляд. Я поздоровался и пошел своей дорогой, а они продолжили разговор. Да, тогда они “дружили”. Вот только никто из них не знал, чем эта дружба закончится. Отец очень боялся Берии, понимал, что промедление смерти подобно. В буквальном смысле этого слова. Берия тоже опасался отца, но, видимо, не очень. Маленкова же постепенно начинали одолевать сомнения: на того ли он поставил? Берия могущественнее, сильнее отца, но он же и неизмеримо опаснее», – свидетельствовал Сергей Хрущев. В 1956 году Хрущев инициировал разоблачение культа личности Сталина. Собственно, само выражение «культ личности» по отношению к Сталину он и применил первым. Взяв в этом вопросе инициативу на себя, он сумел перетянуть на себя и одеяло, свалив всю ответственность на других сталинских соратников. Долгое время после 1956 года, когда впервые во весь голос стали говорить о преступлениях режима, тема участия в них самого Хрущева даже не поднималась. Один из его помощников рассказывал об уничтожении большого числа документов, компрометирующих Хрущева, показывающих его неблаговидную, активную роль в уничтожении многих невинных людей.

Никита Сергеевич Хрущев

В июне 1957 года оказавшиеся менее поворотливыми в борьбе за власть Маленков, Молотов и Каганович решили сместить Хрущева, но последний опять прибег к помощи маршала Жукова, заявившего на собравшемся специально для этого пленуме, что «ни один солдат не выйдет из казарм без моего приказа». Такого воинствующего министра обороны испугались не только взбунтовавшиеся сталинисты, но и сам Хрущев. Но испуг свой он показал позднее. Через полгода, когда разобрались с «антипартийной группой» (их всего лишь исключили из партии, да и то не сразу), в октябре 1957 года, сняли и Жукова. Так же по-тихому, к удовольствию многих его недоброжелателей.

После этого Никите Сергеевичу уже некого было бояться. Он много чего сделал и на пользу, и во вред не только Москве, но и всей стране. Только вот закончилось его правление все тем же культом личности, который тогда был назван по-другому – волюнтаризм. И кто знает, может, через десяток-другой лет новое поколение на вопрос «Кто такой Хрущев?» после долгого мозгового штурма сможет ответить лишь, что Хрущев – это тот, кто передал Крым Украине. Хотя еще в 1980-е годы он воспринимался как борец с культом личности Сталина.

Интересно, что сразу после смерти Сталина семья Хрущева переехала в отдельный особняк в районе Пречистенки, а оттуда в спецпоселок на Ленинских горах, прозванный москвичами «Заветами Ильича». А после отставки в 1964 году Никита Сергеевич не очень любил приезжать в Москву (хотя за ним закрепили квартиру в Староконюшенном переулке), отсиживаясь в основном на даче, где выращивал помидоры.

Особый колорит существования на улице Грановского передан в рассказе довольно долго жившего здесь профессора Бауманки Владимира Семеновича Жуковского. Его отец, Семен Борисович Жуковский, до расстрела в 1937 году был заместителем приснопамятного наркома НКВД Ежова. Дом, в котором жила семья Жуковских, непосредственно переходил в соседний, правительственный, так что на стыке зданий парадная лестничная клетка была общей сразу для двух домов. Обычно на каждом этаже находилось всего по две квартиры. А тут их было сразу четыре – по две от каждого дома.