За такие проступки маршал был снят с должности Главнокомандующего сухопутными войсками и в июне 1946 года назначен командующим Одесским военным округом. Но в конце 1947 года Жукова неожиданно вызвали в столицу. Из рассказа начальника его личной охраны С.П. Маркова мы можем судить, насколько трудными для маршала были эти дни пребывания в Москве: «Мы в полном неведении колесили между квартирой и дачей. Уже потом Жуков сказал, что ожидал ареста. Сколько генералов было к тому времени арестовано! Вот и не выдержало сердце». В январе 1948 года у Жукова случился первый инфаркт. Ожидание Жуковым ареста было вполне оправданным. Еще в 1944 году Сталин дал указание установить на его квартире прослушивающие устройства для записи антисоветских разговоров. Подобная практика распространялась в то время весьма широко. В частности, уже после войны на основании записей домашних разговоров были арестованы и расстреляны бывший Маршал Советского Союза Григорий Кулик и Герой Советского Союза генерал-полковник Василий Гордов. После смерти вождя прослушивание с квартиры маршала было снято (в 1957 году после его отставки с поста министра обороны СССР Жукова вновь стали «слушать», так продолжалось до его смерти в 1974 году). Жуков был обвинен и присвоении трофейного имущества, на его квартире провели обыск с подробной описью большого числа найденных вещей.
В 1948 году маршалу все же удалось избежать ареста, и в феврале он получил новое назначение – в Свердловский военный округ. Постоянная жизнь в Москве на улице Грановского, в доме № 3, у Жукова наладилась лишь с марта 1953 года, когда он был утвержден в должности первого заместителя министра обороны СССР, а затем и министром обороны СССР (с февраля 1955 по октябрь 1957 года).
После отставки с поста министра обороны Жуков попал в очередную опалу, причем продолжалась она до самой смерти полководца. Он, к примеру, был единственным на тот момент маршалом Советского Союза, которого не зачислили в Группу генеральных инспекторов Министерства обороны СССР, так называемую райскую группу. Ее создали специально, чтобы не отправлять в отставку маршалов и генералов армии. Их как бы переводили на новую должность, которая называлась «генеральный инспектор». Таким образом, на пенсии они не скучали, а делились своим боевым опытом с молодежью, постоянно выезжая в войска, проверяя и инспектируя их, выступая на всякого рода совещаниях. Жуков же был лишен такой возможности, его фактически отлучили от армии, уволив «в отставку с правом ношения военной формы одежды».
Маршала всячески старались отстранить от активного участия в общественной жизни, имя его надолго вычеркнули из официальной истории Великой Отечественной войны и Советской Армии. Тогда он решил сам написать все, что знал о войне. Но, закончив свои знаменитые мемуары «Воспоминания и размышления», Жуков не сразу смог их опубликовать. Сначала воспротивилась высокая комиссия, состоявшая из маршалов Гречко, Захарова и Москаленко. Они заявили, что книга эта «вредная», что Жуков «приукрашивает и преувеличивает» свою роль в войне. Затем Жукову порекомендовали включить в текст небольшой абзац, в котором говорилось, что, когда маршал приехал в 1943 году в расположение 18-й армии, он, оказывается, очень хотел встретиться с начальником политотдела Брежневым Л.И., хорошо знавшим обстановку на фронте. Но встреча, к сожалению, не состоялась, потому что, как писал неведомый соавтор Жукова, полковник Брежнев находился в то время на Малой земле, где, как выяснилось позднее, и начиналась победа над фашизмом.
Эпизод несостоявшейся встречи Жукова с Брежневым, как видим, притянут за уши. Но ведь надо было еще догадаться, чтобы придумать подобное! А ведь происходило это во второй половине 1960-х годов, когда еще и речи не было о выдающемся личном вкладе Брежнева в победу советского народа. В конце концов воспоминания все-таки вышли, Жуков подписал их в печать, произнеся историческую фразу: «Умный поймет!» В сентябре 1965 года маршал получил новую квартиру на улице Алексея Толстого (ныне Спиридоновка).
В этом доме имел квартиру многолетний личный секретарь Сталина Александр Поскребышев. Жену его, Брониславу Соломоновну Металликову (родственницу Троцкого), арестовали, когда она пошла на прием к Берии с просьбой об освобождении одного из ее близких, впоследствии ее расстреляли. На руках у Поскребышева осталось двое маленьких детей, Сталин успокоил его: «Нычего, воспытаем. Ми тэбэ паможим». И помогли. А Берия даже отправил детям корзину с фруктами.