Рассказы о жизни московских зданий и их обитателей

Русские художники ехали в Париж переучиваться, чтобы вновь сесть за ученическую парту. Впрочем, парт здесь не было, зато имелись блестящие перспективы достигнуть больших высот в творческой карьере: «Академия Жюлиана была отправным пунктом, и перед каждым ее учеником открывалось много путей, ведущих к самостоятельной карьере. (…) Академия Жюлиана представляла собой ряд мастерских, переполненных учениками. Стены мастерских пестрели поскребками с палитр и карикатурами; там было жарко, душно и на редкость шумно. Над входом висели изречения Энгра: “Рисунок – душа искусства”, “Ищи характер в природе” и “Пупок – глаз торса”. Найти место среди плотно сдвинутых мольбертов и стульев было нелегко: куда бы человек ни приткнулся, он обязательно кому-нибудь мешал. Старожилы занимали почетные места вблизи модели, новички отсылались в последние ряды, откуда они едва могли разглядеть модели (зачастую одновременно позировали двое). Среди студентов были представлены все национальности: русские, турки, египтяне, сербы, румыны, финны, шведы, немцы, англичане, шотландцы и много американцев, не считая большого количества французов, игравших руководящую роль всякий раз, когда дело касалось шума. Сдержанных англичан по большей части передразнивали и высмеивали, немцев, победителей в последней войне против Франции, не слишком любили, но обращались с ними не хуже, чем с другими, американцев же большей частью оставляли в покое, потому что те умели пускать в ход кулаки. В перерывах они частенько устраивали между собой боксерские состязания, и только им одним разрешалось носить цилиндры во время работы. Один удивительно высокий американец привлекал всеобщее внимание тем, что прикреплял кисти к длинным палкам, чтобы писать на расстоянии и одновременно иметь возможность судить о своей работе. Сидя на стуле и придерживая палитру ногами, он покрывал холст, стоящий перед человеком, который сидел впереди него, и все время манипулировал длинной кистью над головой своего несчастного соседа. (…) В душных мастерских часто стоял оглушительный шум. Иногда на несколько минут воцарялась тишина, затем внезапно ученики разражались дикими песнями. Исполнялись всевозможные мотивы. Французы особенно быстро схватывали чужеземные мелодии и звучание иностранных слов. Они любили негритянские песни и так называемые воинственные кличи американских индейцев. Кроме занятий ”пением”, они любили подражать голосам животных: лягушек, свиней, тигров и т. д., или свистеть на своих дверных ключах. (…)

В Академии не существовало ни распорядка, ни дисциплины; даже к профессорам во время их редких посещений не всегда относились с уважением. Некоторые ученики, когда к ним приближался профессор, с откровенным вызовом поворачивали обратной стороной свои картины. Верно и то, что в своих советах разные учителя не всегда придерживались одного направления», – писал учившийся у Жюлиана Алексей Щусев.

Русские художники, окончившие и Московское училище живописи, ваяния и зодчества, и петербургскую Академию художеств, вполне могли услышать от парижских профессоров: «Да вы же не умеете рисовать!» И начинали учиться заново. Особенно беспощаден был профессор Робер-Флери, отличавшийся элегантностью манер и речи. «Он рассматривал этюды, не произнося ни слова, за исключением тех случаев, когда объявлял их авторам, что считает ниже своего достоинства исправлять подобную мазню. Его любимый совет сводился к тому, что тени не имеют цвета, а всегда нейтральны». Так было в то время – Грабарь уехал в Мюнхен, а Борисов-Мусатов в Париж. Хорошую школу прошла Мария Якунчикова.

С конца 1880-х годов у Якунчиковой складывается дружба с Константином Коровиным, в 1888 году оба они гостили у Поленова на даче в Жуковке (Поленов еще не создал ставший таким знаменитым свой дом-музей на Оке). Именно тогда Коровин написал два известных произведения с изображением Марии Васильевны: «В лодке» и «За чайным столом». Последняя картина в настоящее время хранится в Поленове. Кстати, этот музей обладает крупнейшим в нашей стране собранием работ Марии Якунчиковой.