Рассказы сновидца

Его невозможно было удержать. Он отправился к причалу, поднял флаг с черепом и костями, и вновь запустил Быстроходку через залив. А толстяк так и стоял и наблюдал за ним, и молча курил сигару. Я был рад, что Боб, по крайней мере, не перезарядил торпеды. И тут Быстроходка причаливает, и он вытаскивает ее из воды. А толстяк подходит к нам уже совсем близко. У Боба хватило ума не побежать, но все же мы уходили достаточно стремительно и вышли из Кенсингтонских садов, даже не оглянувшись, потому что перепугались. Но знаю, что за нами следили. Не могу сказать, откуда и это знаю: просто знаю. Когда мы вышли на Кенсингтон-Хай-стрит, я сказал Бобу:

— Давайте разделимся, чтобы они могли следить только за кем-то одним из нас.

Но Боб сказал, что в этом нет смысла, потому что они как раз и хотят проследить за кем-то одним из нас, чтобы раскрыть весь заговор. Поэтому мы остались вместе и прошли через пол-Лондона, чтобы утомить преследователей. Но ничего из этого не вышло, потому что тип, который преследовал нас от Кенсингтонских садов, сделал знак мерзкому типу, который шел впереди и следил за нами, пока не потерял нас из виду, а затем сделал знак другому такому же. Я знал, что он за нами следит, потому что он так старательно стал смотреть в противоположную сторону, когда мы попали в его поле зрения, — в ту сторону, куда мы и направлялись, что ему даже не пришлось вертеть головой, когда мы поравнялись с ним и прошли мимо.

Я понимал, что эти гнусные люди нас из виду не упустят. Даже когда мы разделились, чтобы пойти по домам. Мне казалось, что они всех ненавидят и следят за всеми, потому что полагают, что все на свете — жулики. А мы пираты. Поэтому они были правы, что следили за нами. Этого нельзя отрицать. Я попытался сбить их со следа, когда уже подходил к дому. Но стало только хуже.

Так что весь понедельник и вторник я размышлял, что же будет. А Боб ничего не говорил, то ли потому что не верил, что за нами следили, то ли потому что притворялся, что все хорошо. С Бобом не поймешь. Наступила среда, и ничего не произошло. Мне все еще было не по себе, когда я ложился спать, но когда я проснулся в четверг утром, и по-прежнему ничего не произошло, я сказал себе, что но все это плод моего воображения, и вообще никто за нами не следил, и не делал никаких знаков, глупых знаков, вроде задирания рук и пристального рассматривания наручных часов. Нет, сказал я себе, проснувшись утром того четверга, эти люди, задиравшие руки, они смотрели на часы просто узнать время, и ничего плохого нам не желали. Поэтому я плотно позавтракал и собрался в школу. И тут увидел толстяка, который шел мимо моего дома, со своей обычной сигарой. Он меня не преследовал, он шел в другую сторону, но у меня было такое же чувство, какое должно было быть у того человека из стихотворения, которое мы учили в школе, звучало оно примерно так:

Как путник, что идет в глуши
С тревогой и тоской,
И закружился, но назад
На путь не взглянет свой,
И чувствует, что позади
Ужасный дух ночной.[12]

В таком состоянии я пребывал и в то утро, и весь оставшийся день, и весь следующий день, и день, следующий за ним. Я чувствовал, что со мной что-то должно случиться. Я сообщил Бобу в то утро, что толстяк разузнал, где я живу.

— Да брось ты, — сказал Боб. — Это еще надо доказать.

— У него есть сын в качестве свидетеля, — сказал я, — и, вероятно, куча других.

— Нет, у него ничего не выйдет — сказал Боб легкомысленно.

Но я не понимал, что у него на уме.

— В любом случае, я туда больше не пойду, — сказал я. — Так что, если только ему не повезет найти неопровержимое доказательство, он больше ничего не разнюхает.

— Ну, поглядим, — сказал Боб.

А у меня закралось ужасное подозрение, что Боб заставит меня опять туда пойти. Потому что если мы туда опять отправимся, у нас нет никаких шансов. Я прекрасно это понимал. А если Боб прикажет, ему нельзя не подчиниться, не такой это человек.

Так проходили дни, и я боялся собственной тени. Уже и дома заметили, что со мной не все в порядке. Но я сказал, что меня беспокоит одно стихотворение, которое задали, а я никак не могу выучить. А отец сказал: «Хорошо, старайся». А мама сказала, что все я выучу. И никто не знал, какая ужасная вещь угрожает нам с Бобом. А мы как раз в школе занимались грамматикой. Но я вам вот что скажу: что в ту неделю мне было совершенно не до грамматики, даже если о ней и следовало бы беспокоиться. И уж конечно, никто не догадывался о том, что мы пираты. И вот наконец наступило воскресенье, и утром Боб отозвал меня в сторонку. Думаю, он тоже беспокоился, потому что сказал:

— Похоже, ты прав про этих ищеек. Может, это и совпадение, что толстяк проходил мимо твоего дома, но я не очень-то верю в совпадения, и мы должны быть начеку.

— Тогда давай не пойдем к большой воде, — сказал я, имея в виду Круглый пруд.

Но Боб промолчал. Я не понимал, что он задумал, а он не говорил.

Врата Янна

И в тот день он сказал мне: