Рассказы сновидца

Итак, в тот летний вечер, миновав крошечный садик, мы вошли в дом Метика, и там в гостиной я увидел эту странную машину. Вначале я подумал, что это очень модный радиоприемник, но тут же вспомнил, зачем он меня сюда притащил. Два длинных коленчатых рычага из гибкой стали покоились перед машиной. Должно быть, их нужно именно два для рокировки, потому что для чего это еще может понадобиться, я додуматься не смог. И спросил Метика.

— Все гораздо проще, — объяснил он. — Они должны дотягиваться до любой части доски, и один из них используется для изъятия съеденных фигур.

Но я уже потерял интерес к этим стальным рукам, ибо заинтересовался поразительным металлическим мозгом, анализировавшим каждый ход и производившим расчеты, которые, как я вскоре убедился, не шли ни в какое сравнение с моими. Метик без промедления усадил меня перед столом, где стояла шахматная доска с квадратами из самшита и эбенового дерева, а в каждой клеточке было небольшое отверстие, чтобы вставлять фигуры с металлическим штифтом. А что за клубки проводов тянулись под деревянными клетками, я не имел и не имею понятия.

Лежащий передо мной огромный мозг был скрыт, подобно человеческому, правда, вместо черепа и кожи, здесь была панель из дерева грецкого ореха. Но мой слух подсказал мне, что под ней скрывается нечто замысловатое, это я почувствовал с самого первого хода по внезапно возникшему слабому гудению, как будто бесчисленные провода напевали что-то себе под нос, и потом, после каждого моего хода, нота этого напева вдруг менялась, и я понимал, что со мной сражается какая-то активная и живая штука, которая думает над поединком так же напряженно, как и я. Хотелось взглянуть ей в лицо, но этому препятствовала полированная панель из дерева грецкого ореха. Так странно было сидеть супротив активного мощного интеллекта, не имея возможности взглянуть ему в лицо или в глаза, упираясь взглядом в гладкую деревянную панель. Если б только я мог угадать его характер, как это иногда получается с человеческими существами, которых всегда выдают тонкие и длинные руки. У этой машины из атлетически гибких плеч отходили сразу девять рук, шириной не более вилки, но чрезвычайно чувствительных. Этими руками машина передвигала фигуры или хватала те, что были съедены.

Чтобы не было обидно шахматистам, могу сказать, что я сыграл королевский гамбит, и машина ответила мне чем-то вроде защиты Каннингема, однако с вариациями, которых я до этого никогда не видел и никогда о них не читал. В ответ на любой мой ход машина меняла мелодию своего гудения, если это можно назвать мелодией, и ход черными следовал с такой скоростью, словно процесс размышления во всех этих проводах был мгновенным, она не взвешивала возможные решения, она действовала скорее инстинктивно.

Эта игра открыла мне нечто новое в сложности гамбита Каннингема, но помимо своей примечательной сообразительности, машина продемонстрировала мне свою капризность и дурные манеры. Как только она начала выигрывать, что и случилось через полчаса, она принялась мять фигуры, я не сразу это заметил, потому что это было совершенно невероятно, но вскоре у меня не осталось никаких сомнений, что машина самым беспардонным образом демонстрирует свой глупый и вульгарный триумф. Вот ведь какую штуку завел себе Эллаби Метик! С одной стороны, это был мозг, превосходящий человеческий, на порядок мощнее моего, с другой стороны — мозг вульгарный и заносчивый. И внезапно меня пронзила такая мысль; если она так себя ведет при выигрыше, что же будет, если она проиграет? После этого Метик сам сыграл с монстром, ну, или назовите это как хотите, видимо, чтобы у меня не создалось ощущения, что машина не только меня одолела, но способна уложить на лопатки кого угодно. Она стремительно и безжалостно разбила Метика в пух и прах, в финале игры смяв его фигуры с еще более вульгарными манипуляциями своих чувствительных и гибких рук, и вдобавок самодовольным гудением. Тут Метик достал из буфета хрустальный графин, два бокала и воду, и мы выпили немного ирландского виски.

— Ну и что ты про все это думаешь? — спросил он взволнованно, и я всячески расхвалил его чудесную машину. Однако, несмотря на мои щедрые похвалы, Метик почувствовал, что я недоговариваю. Он принялся меня расспрашивать, и я признался, что интеллект у этой штуки потрясающий, чего нельзя сказать о ее характере.

— Характере? — удивился Метик.

— Ну да, — сказал я. — Тебе комфортно с нею под одной крышей?

Он понял, о чем я.

— Ну да, — сказал он, — она заносчива и вульгарна, но мне все равно. Я ее держу за ее интеллект.

— Ясно, — сказал я. — Это можно понять. Но ты не думаешь, что какая-то из ее черт характера рано или поздно должна победить?

— Ты имеешь в виду ее вульгарность? — сказал Метик.

— Именно, — ответил я.

— Нет, не думаю, — сказал Метик. — Меня интересует только ее интеллект.