Расследования Арсена Люпена

Исследуя замок – скорее из любопытства, чем из желания возродить некоторые прекрасные воспоминания, – я обнаружила в углу чердака, где мой дед обустроил маленькую лабораторию со столом, ретортами и керосиновой печкой, папку для рисунков и чертежей; среди разрозненных листов там был и топографический план нашего сада.

И я сразу вспомнила, что пять лет назад помогала деду создавать этот план. Тогда мы с ним все обмерили и записали. Как же я гордилась тем, что мне доверяли держать конец мерной ленты для межевания, или треножник, или еще какой-нибудь нужный инструмент! Итогом наших совместных трудов стала составленная дедом карта имения, собственноручно им подписанная; я с удовольствием разглядывала голубую ленту реки и красный кружочек, обозначавший голубятню. Вот она – эта карта.

И девушка, развернув лист, прикрепила его к столу четырьмя булавками.

Рауль нагнулся над картой.

Длинная голубая лента реки проходила под замковой эспланадой, затем выпрямлялась и шла почти вплотную к углу «Приливной волны»; дальше она слегка отклонялась в сторону возле островка с голубятней и неожиданно, резко свернув, углублялась в ущелье между скалами и Римским холмом. На карте были обозначены также газоны и даже контуры замка и охотничьего павильона. Все имение окружала стена с контрфорсами.

Красная точка обозначала голубятню. Крестиками были помечены некоторые деревья, имевшие вдобавок и названия: Красный Клен, Королевский Вяз…

Теперь палец Катрин указывал на левую границу парка, туда, где вилась голубая лента реки. Там виднелись три крестика с чернильной подписью: ТРИ ИВЫ.

– Три ивы, – глухо повторила девушка. – Именно там, рядом со скалами, за Римским холмом… иными словами, как раз в том месте, где они находятся сейчас…

И девушка, снова придя в волнение, так же глухо и прерывисто продолжила свой рассказ:

– Так что же это значит? Что я сошла с ума? Деревья, которые я всегда видела на холме, видела еще два года назад, тогда уже не находились на том месте, ведь карте имения, составленной дедом и мною, уже более пяти лет!

Неужели мой мозг стал жертвой такого ужасного заблуждения?! Я пыталась бороться с очевидными фактами. Я даже готова была поверить в то, что деревья по каким-то загадочным причинам действительно пересадили в другое место.

Карта имения опровергала то, что видели прежде мои глаза, то, о чем свидетельствовала моя память, и временами я уже готова была признать свою ошибку и едва не умирала от ужаса. Вся моя жизнь казалась мне бредом, все мое прошлое – кошмаром, в котором я сталкивалась с ложными видениями и фальшивой реальностью…

Рауль слушал девушку с возрастающим интересом. В том мраке, где она блуждала, он и сам, несмотря на некоторые смутные догадки, дающие ему надежду, наблюдал пока сплошные противоречия и путаницу.

Он спросил:

– Вы не обсуждали это в подробностях со своей сестрой?

– Ни с сестрой, ни с кем другим.

– А может, с Бешу?

– Тем более нет. Я вообще не понимала, что он делает тут, в Радикателе, и слушала его лишь тогда, когда он рассказывал о ваших с ним совместных расследованиях. Я мрачнела, замыкалась в себе, и окружающие дивились тому, что я становлюсь все более нелюдимой и неуравновешенной.

– Но ведь у вас был жених?

Девушка покраснела:

– Да, был. Мы обручились, но это стало для меня трагедией, потому что графиня де Бамм не хотела, чтобы ее сын женился на мне.

– А вы его любите?

– Мне казалось, что люблю, – тихо ответила Катрин. – Но я и ему больше не доверяла. Я ни с кем не делилась своими переживаниями и пыталась сама рассеять эту тягостную атмосферу. Вот почему я и решила поговорить по душам с этой старой крестьянкой, которая некогда приводила в порядок наш сад. Я знала, что она живет в леске Морийо, прямо над парком.

– Это тот лесок, куда вы часто ходили, не так ли?

Девушка опять залилась румянцем:

– Да. Поскольку Пьер де Бамм не мог бывать в «Приливной волне» так часто, как ему хотелось, я назначала ему встречи в лесу. И вот однажды, повидавшись с ним, я осмелилась зайти в домик мамаши Вошель.

В то время ее сын работал лесорубом в лесах Танкарвиля. Старуху нельзя было назвать сумасшедшей, но соображала она уже неважно. Однако мне даже не пришлось ее расспрашивать или напоминать мое имя. Едва взглянув на меня, она пробормотала:

– Мамзель Катрин… барышня из замка…

Она долго молчала, видимо собираясь с мыслями, а потом, встав со стула, сидя на котором она лущила горох, придвинулась ко мне и прошептала:

– Тривы… тривы… стерегитесь, прекрасная моя мамзель…

Я совсем растерялась. Почему старуха вот так, сразу, заговорила об этих трех ивах, которые сейчас представляли для меня загадку, и почему ее слова, обычно бессвязные, звучали вполне разумно? Она еще добавила: «Будьте осторожны!» Что означали эти предостережения? Почему эти три дерева грозили мне какой-то опасностью? Я начала ее расспрашивать. Видно было, что старуха пытается мне ответить, но я слышала только какие-то несвязные обрывки фраз. Единственное, что я разобрала, – это произнесенное имя ее сына: «Доминик… Доминик…»

Я тотчас спросила: