Расследования Арсена Люпена

Лицо Бешу выразило такую ярость, что Рауль с хохотом отбежал от него. Затем, уже издали, он весело крикнул:

– Не расстраивайся… Все хорошо… Опыт с Золотым жуком удался… Я уже напал на след!

Действительно ли эксперимент с Бешу позволил Раулю ухватиться за кончик ариадниной нити, или он надеялся раскрыть правду другими путями? Как бы то ни было, он теперь частенько наведывался вместе с Катрин в хижину мамаши Вошель. Беседуя с ней мягко и терпеливо, он добился того, что несчастная сумасшедшая старуха уже его не боялась. Он приносил ей гостинцы и деньги, которые она жадно хватала, и задавал вопросы, всегда одни и те же, неустанно повторяя:

– Три ивы – значит, их пересадили?.. И кто же их пересадил? Ваш сын об этом знал, не правда ли? Может, он сам это и сделал? Ну, скажите же!

Иногда они замечали в тусклых глазах мамаши Вошель проблески разума, словно ее память прояснялась. Ей явно хотелось заговорить, рассказать то, что она знала. Хватило бы нескольких слов, чтобы раскрыть эту мрачную тайну, и чувствовалось, что при первом же удобном случае эти слова, брезжившие у нее в голове, слетят с ее губ. Рауль и Катрин ждали этого с тревожной надеждой.

– Она непременно заговорит… завтра или в какой-нибудь другой день, – убеждал девушку Рауль. – Будьте уверены, она скоро заговорит!

Увы, как-то, подойдя к хижине, они увидели, что старуха лежит на земле возле упавшей стремянки. Видимо, она хотела добраться до какой-то ветки, но лестница под ней подломилась, и несчастная безумица разбилась насмерть.

Глава 7 Клерк нотариуса

Смерть мамаши Вошель не вызвала никаких подозрений ни в деревне, ни в полиции. Она, как и ее сын, погибла в результате несчастного случая, занявшись неким мелким хозяйственным делом, одним из тех, которые были ей доступны даже при ее безумии. Селяне сожалели о них обоих. Старуху предали земле и скоро забыли.

Однако Рауль д’Aвенак выяснил, что железный угольник на стыке двух половинок лестницы был отвинчен и ножки одной из половинок совсем недавно кто-то подпилил. Так что падение стало неизбежным.

Катрин тоже не обманывалась насчет причин этой смерти и снова впала в уныние.

– Вот видите, – говорила она Раулю, – наши враги не успокоились. Еще одно убийство!

– Я в этом не уверен. Одна из причин убийства – это желание убить.

– Ну что ж, желание явно не ослабевает.

– Я в этом не уверен, – повторил Рауль.

На сей раз он не очень старался успокаивать девушку, хотя и чувствовал, как ее пугают эти события, грозившие не только ей, но также, по каким-то неведомым причинам, и всем другим обитателям замка.

Затем произошли, одно за другим, еще два необъяснимых бедствия. Мост через речку треснул под ногами Арнольда, и тот упал в воду, отделавшись, к счастью, только легкой простудой. А на следующий день старый сарай, где хранились дрова, рухнул как раз в тот момент, когда из него выходила Шарлотта. Каким-то чудом балки не раздавили ее.

С Катрин Монтесье случился после этого настоящий припадок, она дважды теряла сознание, а потом рассказала сестре и Бешу почти все, что знала. Дверь столовой, где проходил разговор, была открыта, а поскольку кухня располагалась по соседству, месье Арнольд и Шарлотта могли ее слышать.

Итак, девушка поведала и о трех пересаженных ивах, и о пророческих словах мамаши Вошель, и о преднамеренных убийствах самой старухи и ее сына.

Катрин ни словом не обмолвилась о своей поездке в Париж и о первой встрече с Раулем, зато совершенно неожиданно, как бы решив поквитаться с ним за то влияние, которое он на нее оказывал, откровенно рассказала об их совместных поисках, об их беседах и о расследовании гибели Вошелей. Вся эта исповедь закончилась бурными слезами. Девушка настолько устыдилась своего предательства по отношению к Раулю, что совершенно обессилела и два дня пролежала в постели.

После этого Бертранда Герсен, заразившаяся страхами Катрин, тоже начала видеть вокруг себя сплошные опасности. Месье Арнольд и Шарлотта были солидарны в этом со своей хозяйкой. По их разумению, враг бродил где-то возле замка, а может, и в его стенах, входя и выходя какими-то неведомыми путями, в любое время дня и ночи, то возникая, то исчезая; он наносил удары, когда ему заблагорассудится; невидимый и неуловимый, свирепый и дерзкий, он творил свое тайное черное дело, цель которого была известна лишь ему одному.

Бешу ликовал: наконец-то неудачи Рауля превзошли его собственные! Теперь он не упускал случая поддеть «этого д’Авенака».

– Что-то мы застряли, старина, – как ты, так и я! – злорадствовал он. – Видишь ли, Рауль, если угодил в центр грозы, бороться с ней бесполезно. Нужно со всех ног бежать прочь… И возвращаться, только когда опасность уже миновала.

– Значит, дамы уезжают?

– Да они давно бы уехали, если бы это зависело от меня одного. Но…

– Но Катрин колеблется.

– Вот именно. И колеблется потому, что попала под твое влияние.

– Ну, будем надеяться, что ты ее все-таки переубедишь.

– Хорошо бы! Дал бы Господь, чтоб не было слишком поздно!