Расследования Арсена Люпена

– Были, и я не проявлю никакой нескромности, признав это, поскольку я уже делился данными сведениями с господином Герсеном, его супругой, а также с мадемуазель Катрин.

– Следовало ли из слов месье де Монтесье, что он предпочитал одну внучку другой?

– Нет. Правда, он не скрывал, что больше любит Катрин – которая жила с ним в замке, где ей очень нравилось, – и что хочет завещать «Приливную волну» именно ей. Но я уверен, что он каким-то образом установил равновесие в наследстве между обеими сестрами. Впрочем, кончилось тем, что он и вовсе не оставил завещания.

– Я знаю. И должен признаться, меня это удивляет, – сказал Рауль.

– Меня тоже. А равно и месье Герсена, которого я видел в Париже утром в день похорон господина де Монтесье и который, кстати, должен был прийти ко мне, чтобы обсудить вопрос о наследстве. Постойте-ка… да, мы назначили нашу встречу как раз на тот день, когда его убили. Бедняга даже предупредил меня письмом о своем визите.

– И как же вы объясняете эту забывчивость со стороны господина Монтесье?

– Я думаю, что он просто не успел изложить свои распоряжения. Его смерть была так внезапна. Странный он был господин, слишком уж увлеченный химическими опытами в своей лаборатории.

– Химическими? Скорее, алхимическими, – поправил Рауль.

– Это верно, – с улыбкой согласился мэтр Бернар. – Он даже утверждал, будто раскрыл какую-то тайну. Однажды я застал его в крайне возбужденном состоянии; он показал мне конверт, наполненный золотым порошком, и сказал дрожащим от волнения голосом: «Смотрите, дорогой друг, вот достойный итог моих изысканий. Не правда ли, он великолепен?»

– И что же – это и впрямь было золото? – спросил Рауль.

– Несомненно! Он подарил мне щепотку этого вещества, и я из любопытства отдал его на анализ. Ошибка была исключена – настоящее золото!

Эти слова как будто ничуть не удивили Рауля.

– Я так и думал, что события в Радикателе связаны с открытием подобного рода, – сказал он.

И добавил, вставая:

– Еще одно слово, мэтр Бернар. В вашей конторе никогда не происходило такой неприятности, как утечка каких-либо приватных сведений?

– Никогда!

– Ваши сотрудники, вероятно, не раз становились свидетелями подобных семейных трагедий, которые обсуждаются в вашем кабинете. Кроме того, они читают акты, делают копии документов…

– Но все мои помощники – честные люди! – воскликнул мэтр Бернар. – И они взяли себе за правило молчать обо всем, что делается в нашей конторе.

– Однако их жалованье весьма скромно.

– Как и их амбиции. И вдобавок, – сказал со смехом мэтр Бернар, – иногда некоторым из них улыбается удача. Например, один из моих служащих, самый старый, упрямый и экономный до скупости, собрал по грошам сумму, достаточную для покупки клочка земли с домиком, где он намеревался жить после выхода на пенсию, но вдруг объявил мне, что увольняется. Он, по его словам, выиграл в лотерею двадцать тысяч франков.

– Черт возьми, вот это удача! И давно это было?

– Да не то чтобы… восьмого мая. Я запомнил это число, потому что именно в тот день был убит месье Герсен.

– Двадцать тысяч франков! – повторил Рауль, ничуть не удивленный совпадением двух этих событий. – Для него это целое состояние!

– Да, состояние… которое он уже начал транжирить. Поверьте, именно так! Кажется, он поселился в каком-то маленьком руанском отеле и ведет там разгульную жизнь.

Рауль посмеялся над этим рассказом, ловко выпытал у мэтра Бернара имя удачливого клерка и распрощался.

Около девяти часов вечера, после быстрого обследования отелей Руана, он отыскал в меблированных комнатах на улице Шарретт этого самого месье Фамерона – долговязого тощего господина с мрачным лицом, в черном суконном рединготе и цилиндре. К полуночи Фамерон напился в таверне, куда его пригласил Рауль, а закончил он свою пьяную эскападу в танцевальном зале, где лихо отплясывал канкан на пару с толстой буйной девицей.

Назавтра кутеж продолжился… как и во многие последующие дни. Деньги месье Фамерона быстро таяли в аперитивах и шампанском, которыми сей щедрый господин угощал своих многочисленных прихлебателей. Однако главное предпочтение он отдавал Раулю. Возвращаясь к утру в меблированные комнаты под ручку с новым другом, старик шатался и бормотал:

– Как мне повезло, дружище Рауль… несказанно повезло! Двадцать тысяч франков свалились на голову буквально ни с того ни с сего… Вот я и поклялся себе, что прокучу всё, до последнего су! Получил денежки, можно сказать, ни за что! Но это грязные франки, и я не имею права их беречь. Да, грязные!.. И потому их нужно поскорее спустить в компании парней, которые знают жизнь… таких как ты, старина Рауль, таких как ты!..

Однако дальше этого его откровения не шли. Стоило Раулю приступить к расспросам, как старик умолкал и начинал горько рыдать. И все же по прошествии двух недель Рауль, весело развлекавшийся за счет этого мрачного гуляки, воспользовался одним особенно бурным вечерком, чтобы вызвать его на откровенность. И месье Фамерон пробормотал наконец, опустившись на колени в своей комнате перед цилиндром, которому он исповедовался, будто какому-нибудь кюре: