Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика

– Думаю, мне не следует вдаваться в подробности, – продолжил доктор. – Отмечу только, что все это – зацепки в деле об убийстве. Дрисколл готовил очередной розыгрыш, свой последний шедевр, и парень верил, что от такой новости вся Англия содрогнется. – Гидеон, отдуваясь, хихикнул. Отложив сигару, он порылся в бумагах из портфеля Хэдли. – Мы нашли его блокнот с той весьма интригующей записью. Прежде чем прочесть ее еще раз, позвольте мне напомнить вам, что Дрисколл сам во всем сознался. Помните, как миссис Ларкин рассказывала о том вечере, когда Дрисколл пришел домой с миссис Биттон. Он был пьян, и тогда говорил о событиях, которым только предстояло произойти. Утверждал, что после этого его точно возьмут в штат газеты. Он обретет славу великолепного журналиста. Любой художник, будучи в подпитии, может часами говорить о картине, которую только начал рисовать, и это ни у кого не вызывает удивления. Писатель, набравшись пива, просто обязан упомянуть шедевр, который когда-нибудь допишет. Но когда журналист заявляет, что напишет потрясающую статью о событии, которому суждено произойти только через неделю, нас должны насторожить его столь удивительные способности к предвидению будущего. Однако давайте вернемся к тому главному розыгрышу, который Дрисколл столь тщательно готовил заранее, поддерживая в читателях напряжение историями о других шутках Безумного Шляпника, не столь выдающихся. Во-первых, он украл арбалетный болт из дома Биттонов.

– Что он сделал? – Старший инспектор сорвался на крик.

Далри прошел к столу и сел в кресло, Рэмпол придвинул себе стул.

– О да, об этом мне тоже нужно вам рассказать. – Доктор Фелл нахмурился, словно его эта ситуация тоже раздражала. – Я уже пытался вам намекнуть сегодня, знаете. Это Дрисколл украл арбалетный болт. Кстати, – он пошарил рукой в коробке с инструментами, – вот надфиль, которым Дрисколл его заточил. Надфиль довольно старый, на нем видны косые линии от затачивания арбалетного болта. А вот отметины, оставшиеся от стирания надписи «Souvenir de Carcassonne». Он не успел завершить работу, потому что кто-то украл у него арбалетный болт, чтобы воспользоваться им в других целях.

Хэдли взял надфиль и покрутил его в руках.

– Так значит…

– Помните, я спрашивал вас, почему надпись не стерли до конца? Мы ведь думали, что Дрисколла убил тот, кто заточил этот болт. Предположим, это действительно так. Он начал стирать надпись, так почему же, черт побери, он не довел дело до конца? Очевидно, он не хотел, чтобы этот арбалетный болт отследили, как и получилось в итоге. Он тщательно обработал первые три буквы, но остановился. И тогда я понял, что произошло. Всё ведь на самом деле записано в блокноте Дрисколла. Услышав те невразумительные обрывки фраз, я осознал, что арбалетный болт обрабатывал вовсе не убийца! Это делал сам Дрисколл. Он не завершил работу, потому что вмешался убийца – а тому было все равно, откуда взялось это оружие и кому оно принадлежит. Однако же изначально этот арбалетный болт должен был стать частью розыгрыша, задуманного Дрисколлом.

– Но, бога ради, какого розыгрыша? – простонал Хэдли. – Как арбалетный болт вообще может быть связан с похищением головных уборов?

– О, уверяю вас, такая связь есть, – попыхивая сигарой, сообщил доктор Фелл. – Хэдли, как вы полагаете, кто в глазах общественности является главным ура-патриотом Англии? Кто даже в кругу друзей произносит пафосные речи, точно такие же, как он произносил раньше на трибуне, – речи о разящем клинке, о длинном луке и арбалете, об отваге воинов древности? Кто выступает за усиление вооружения страны? Кто обвиняет премьер-министра в опасном пацифизме? Кого в любом случае счел бы таким человеком Дрисколл?

– Вы хотите сказать… что сэр Уильям Биттон…

– Именно так. – Доктор ухмыльнулся, и его двойной подбородок затрясся. – И этот сумасбродный племянничек Биттона задумал розыгрыш, полностью соответствовавший устремлениям его жадной до сенсаций души. Он собирался украсть шляпу сэра Уильяма Биттона и прибить ее арбалетным болтом к двери дома 10 на Даунинг-стрит![75]

Хэдли эти слова не просто потрясли, они его ошеломили. От возмущения он утратил дар речи.