Расследования & Путешествия

Жоффруа в этом году исполнилось десять. Когда он выбрался из замка на улицу, его оглушила толпа. Что делать? Куда бежать? Если его увидят, то обязательно арестуют. «Клоп Клод» не будет защищать своего трубочиста. Жоффруа денег не принес. Жоффруа влип в историю. Клод от него отречется, как отрекся в свое время от Пьера, который сломал ногу, упав с крыши. Теперь Жоффруа совсем один.

Мальчик пошел по улице, но ему казалось, что все на него оглядываются. Он был в саже, и по лицу невольно начали катиться слезы.

– Мадам, а где здесь булочная д’Артуа? – спросил он у прохожей. Клод сказал, чтобы после де Фижаков Жоффруа шел чистить дымоход на той же улице в булочной. Женщина махнула перчаткой вперед. Может, Клод все-таки за ним вернется? Жоффруа юркнул во двор за булочной, забился за колодцем в угол и стал ждать.

Если он будет бегать по городу, его заметят. Если он пойдет к пекарю, на него донесут… Через два часа полиция действительно пришла в булочную. Жоффруа сидел тихо, почти не дыша. Когда на улице стало темнеть, Жоффруа понял окончательно: теперь он один во всем мире. Осталось дождаться темноты и убираться из этого города.

– Ах! Кто здесь? Что ты тут прячешься? – спросил женский голос. – Болезный, что ли, какой? А ну, выходи!

Жоффруа вытер рукавом нос и поднял голову. Перед ним стояла высокая женщина, от которой пахло лавандовым мылом. Жоффруа очень хорошо знал этот запах. В детстве мама его мыла таким же мылом.

– Я… Я просто устал… – сказал мальчик.

– Ух ты какой! Одни глазки торчат! Пойдем. Тебе сколько лет?

– Десять лет и один месяц.

– У меня сын твоего возраста. Пойдем, я тебя накормлю. Ты мне все расскажешь, а там мы решим, что с тобой делать дальше. – Женщина посмотрела на Жоффруа светлыми глазами, и он сам не понял, как поднялся и зашагал рядом с ней. Есть хотелось ужасно. И от булочной весь вечер пахло горячим хлебом…

Женщина сказала, что ее зовут Коллет. Она нагрела воды и налила ее в бочку.

– Смой с себя всю сажу, а я пока постираю твои вещи.

Жоффруа опустился в теплую воду. Так хорошо ему не было с тех пор, как мама грела для него воду, чтобы помыть в корыте. Мама всегда это делала, пока не нашла себе нового мужа… Мальчик намылил волосы лавандовым мылом и сделал большую пенку. Когда Коллет вернулась, он тихо спал, сидя в бочке в мыльной воде.

– Жоффруа! Жоффруа, вставай, я приготовила тебе суп! И вещи уже скоро подсохнут. Вставай!

Мальчик нехотя вытерся и сел за стол. Суп был вкуснющий. Луковый суп с хлебом. Две тарелки с добавкой.

– У меня много работы, а тут ты, – проговорила Коллет. – Такое уж у меня сердце, не могу пройти мимо чужого горя. Что ты там прятался? Рассказывай.

Жоффруа жевал хлеб и вдруг расплакался. Вся его боль вылилась в эти слезы. Он жевал и плакал. А Коллет все болтала-болтала… Тогда он повернулся к ней, вытащил из сумки канделябр и сказал:

– Возьмите это, тетя! Это за вашу доброту. – Коллет с удивлением посмотрела на канделябр и застыла. – Возьмите меня к себе жить? Я все могу: и обувь чинить могу, и трубы чистить, и за лошадьми присматривать… Я вам помогать буду… Возьмите…

– Да у меня же свой ребенок есть! Мишель. Куда мне еще одного? – ответила Коллет, не отрывая взгляда от канделябра. – А откуда он у тебя?

Тут Жоффруа разревелся еще сильнее. Разревелся и все рассказал тете. И про то, как сидел в трубе, и про то, как слышал, что мсье ударил мадам, и про то, как видел их лежащими на полу, и про то, как боялся и прятался за булочной.

– Они оба мертвы? Ты помнишь эту мадам? – спросила Коллет.

– Да, – всхлипывал Жоффруа. – Нас заставляли красть по мелочи, и я, до того как полез в дымоход, засунул этот канделябр в сумку. А потом забыл – так его и унес с собой. Если бы оставил, то мадам могла бы защититься. Это из-за меня все произошло! Я побоялся вылезти из трубы!

– А что было надето на мадам, ты помнишь? – спросила Коллет.

– Нет, помню только, что у нее длинные волосы были. Упали ей на лицо. А еще, что она поцарапала себе руку, вот как вы, тетя, только, по-моему, у нее правая рука поцарапалась…

– Что же ты это… Что же ты это говоришь, – запричитала Коллет. – Страсти какие! Нет, не могу я теперь тебя оставить дома. Узнают ведь… Арестуют… А заступиться за меня тоже некому…

Жоффруа молчал.

– Давай я лучше тебе хлеба дам в дорогу. И одежда тоже подсохла… Не узнают тебя, ты ведь раньше весь в саже был. Одевайся… Одевайся, милый! Пойдем, я тебя провожу.

– Тетя… Можно, я хотя бы у тебя переночую?

– Что ты! Что ты! Если ты чистил трубу у де Фижаков, то уже поздно. Завтра будут всех обыскивать… Собирайся!

Жоффруа медленно оделся, взял свою сумку, куда Коллет уже положила канделябр и буханку хлеба. Помедлив, мальчик вытащил со дна сверток и протянул женщине.

– Возьмите тогда это. Это самое дорогое, что у меня есть, – сказал он.

– Ничего мне не нужно, мальчик.

– Возьмите! Никто еще не был ко мне так добр! – И с этими словами он положил сверток на полку, рядом с засушенными цветами. – Хорошо, теперь я готов.

Они вышли, когда было уже за полночь. У Соснового моста остановились.

– Здесь нет прохода, – сказал Жоффруа.